Судьбы и сердца - [21]

Ничуть не сник, не потерял значенья.

Ведь лишь одно такое вот решенье

Уже есть подвиг. И еще какой!

И я сегодня, как поэт и воин,

Скажу, сметая всяческую ложь,

Что я за нашу молодежь спокоен,

Что очень верю в нашу молодежь!

И никакой ей ветер злой и хлесткий

И никакая подлость не страшна,

Пока живут красиво и неброско

Такие вот, как Слава Комаровский,

Такие вот, как Маша Кузьмина!

ЧУДАЧКА

Одни называют ее «чудачкой»

И пальцем на лоб — за спиной, тайком.

Другие — «принцессою» и «гордячкой»,

А третьи просто — «синим чулком».

Птицы и те попарно летают,

Душа стремится к душе живой.

Ребята подруг из кино провожают,

А эта одна убегает домой.

Зимы и весны цепочкой пестрой

Мчатся, бегут за звеном звено…

Подруги, порой невзрачные просто,

Смотришь, замуж вышли давно.

Вокруг твердят ей: — Пора решаться,

Мужчины не будут ведь ждать, учти!

Недолго и в девах вот так остаться!

Дело-то катится к тридцати…

Неужто не нравился даже никто? —

Посмотрит мечтательными глазами:

— Нравиться — нравились. Ну и что? —

И удивленно пожмет плечами.

Какой же любви она ждет, какой?

Ей хочется крикнуть: «Любви-звездопада!

Красивой-красивой! Большой-большой!

А если я в жизни не встречу такой,

Тогда мне совсем никакой не надо!»

ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ

Ты любишь меня и не любишь его.

Ответь: ну не дико ли это, право,

Что тут у него есть любое право,

А у меня — ну почти ничего?!

Ты любишь меня, а его не любишь.

Прости, если что-то скажу не то,

Ни кто с тобой рядом все время, кто

И нынче, и завтра, и вечно кто?

Что ты ответишь мне, как рассудишь?

Ты любишь меня? Но не странно ль это!

Ведь каждый поступок для нас с тобой —

Это же бой, настоящий бой

С сотнями трудностей и запретов!

Понять? Отчего ж, я могу понять!

Сложно? Согласен, конечно, сложно,

Есть вещи, которых нельзя ломать,

Пусть так, ну а мучиться вечно можно?!

Молчу, но душою почти кричу:

Ну что они — краткие эти свидания?!

Ведь счастье, я просто понять хочу,

Ужель как сеанс иль визит к врачу:

Пришел, повернулся — и до свидания!

Пылает заревом синева,

Бредут две медведицы: Большая и Малая,

А за окном стихает Москва,

Вечерняя, пестрая, чуть усталая.

Шторы раздерну, вдали — темно.

Как древние мамонты дремлют здания,

А где-то сверкает твое окно

Яркою звездочкой в мироздании.

Ты любишь меня… Но в мильонный раз

Даже себе не подам и вида я,

Что, кажется, остро в душе завидую

Ему, нелюбимому, в этот час.

ДОЛГОЛЕТИЕ

Как-то раз появилась в центральной газете

Небольшая заметка, а рядом портрет

Старика дагестанца, что прожил на свете

Ровно сто шестьдесят жизнерадостных лет!

А затем в тот заоблачный край поднялся

Из ученых Москвы выездной совет,

Чтобы выяснить, чем этот дед питался,

Сколько спал, как работал и развлекался

И знавал ли какие пороки дед?

Он сидел перед саклей в густом саду,

Черной буркой окутав сухие плечи:

— Да, конечно, я всякую ел еду.

Мясо? Нет! Мясо — несколько раз в году.

Чаще фрукты, лаваш или сыр овечий.

Да, курил. Впрочем, бросил лет сто назад.

Пил? А как же! Иначе бы умер сразу.

Нет, женился не часто… Четыре раза…

Даже сам своей скромности был не рад!

Ну, случались и мелочи иногда…

Был джигитом. А впрочем, не только был. —

Он расправил усы, велики года,

Но джигит и сейчас еще хоть куда,

Не растратил горячих душевных сил.

— Мне таких еще жарких улыбок хочется,

Как мальчишке, которому шестьдесят! —

И при этом так глянул на переводчицу,

Что, смутясь, та на миг отошла назад.

— Жаль, вот внуки немного меня тревожат.

Вон Джафар — молодой, а кряхтит, как дед.

Стыдно молвить, на яблоню влезть не может,

А всего ведь каких-то сто десять лет!

В чем секрет долголетья такого, в чем?

В пище, воздухе или особых генах?

И, вернувшись в Москву, за большим столом,

Долго спорил совет в институтских стенах.

Только как же мне хочется им сказать,

Даже если в том споре паду бесславно я:

— Бросьте, милые, множить и плюсовать,

Ведь не в этом, наверно, сегодня главное!

Это славно: наследственность и лаваш,

Только верно ли мы над проблемой бьемся?

Как он жил, этот дед долголетний ваш?

Вот давайте, товарищи, разберемся.

Год за годом он пас на лугах овец.

Рядом горный родник, тишина, прохлада…

Шесть овчарок хранили надежно стадо.

Впрочем, жил, как и дед его, и отец.

Время замерло. Некуда торопиться.

В небе чертит орел не спеша круги.

Мирно блеют кудрявые «шашлыки»,

Да кричит в можжевельнике чибис-птица.

В доме тихо… Извечный удел жены:

Будь нежна и любимому не перечь

(Хорошо или нет — не об этом речь),

Но в семье никогда никакой войны.

Что там воздух? Да разве же в нем секрет?

Просто нервы не чиркались вроде спичек.

Никакой суеты, нервотрепок, стычек,

Вот и жил человек полтораста лет!

Мы же словно ошпарены навсегда,

Черт ведь знает как сами к себе относимся!

Вечно мчимся куда-то, за чем-то носимся,

И попробуй ответить: зачем, куда?

Вечно встрепаны, вечно во всем правы,

С добродушьем как будто и не знакомы,

На работе, в троллейбусе или дома

Мы же часто буквально рычим, как львы!

Каждый нерв как под током у нас всегда.

Только нам наплевать на такие вещи!

Мы кипим и бурлим, как в котле вода.

И нередко уже в пятьдесят беда:

То инфаркт, то инсульт, то «сюрприз» похлеще.

Но пора уяснить, наконец, одно:

Если нервничать вечно и волноваться,

То откуда же здесь долголетью взяться?!