Судьбы и сердца - [19]

И хоть судьба швыряла, словно барку,

Жила, как пела: с искрою в крови.

Любила? Да, отчаянно и жарко,

Но не ждала улыбки, как подарка,

И никогда не кланялась в любви.

В прищуре глаз и все пережитое,

И мудрости крепчайшее вино,

И это чувство тонкое, шестое,

Почти необъяснимое, такое,

Что далеко не каждому дано.

Поговорит, приветит, обласкает,

Словно раздует звездочку в груди.

И не поймешь, не то она гадает,

Не то кому-то истово внушает

Свершение желаний впереди.

А тем, кто, может, дрогнул не на шутку,

Не все ль равно для жизненной борьбы,

Чего там больше: мудрого рассудка

Иль голоса неведомой судьбы?

— Постой! Скажи, а что моя звезда?

Беда иль радость надо мною кружит? —

Сощурясь, улыбнулась, как всегда:

— Лове нанэ[1] — не страшно, не беда.

Нанэ камам[2] — вот это уже хуже.

Ты тяжко был обманут. Ну так что ж,

Обид своих не тереби, не трогай,

Ты много еще светлого найдешь.

Вот карта говорит, что ты пойдешь

Хорошей и красивою дорогой.

И пусть невзгоды душу обжигают,

Но праздник твой к тебе еще придет.

Запомни: тот, кто для людей живет,

Тот несчастливым в жизни не бывает.

Ну до чего же странное гаданье:

Стол, как цветами, картами покрыт,

А старая цыганка тетя Таня

На них, увы, почти и не глядит.

Потом вдруг, словно вспыхнув, повернется,

Раскинет карты веером, и вдруг

Глазами в собеседника вопьется —

И будто ветер зашумит вокруг…

Летят во мраке сказочные кони,

Цыганка говорит и говорит,

И туз червей на сморщенной ладони,

Как чье-то сердце, радостно горит!..

ЦВЕТА ЧУВСТВ

Имеют ли чувства какой-нибудь цвет,

Когда они в душах кипят и зреют?

Не знаю, смешно это или нет,

Но часто мне кажется, что имеют.

Когда засмеются в душе подчас

Трели по-вешнему соловьиные

От дружеской встречи, улыбок, фраз,

То чувства, наверно, пылают в нас

Небесного цвета: синие-синие.

А если вдруг ревность сощурит взгляд

Иль гнев опалит грозовым рассветом,

То чувства, наверное, в нас горят

Цветом пожара — багровым цветом.

Когда ж захлестнет тебя вдруг тоска,

Да так, что вздохнуть невозможно даже,

Тоска эта будет, как дым, горька,

А цветом черная, словно сажа.

Если же сердце хмельным-хмельно,

Счастье, какое ж оно, какое?

Мне кажется, счастье, как луч. Оно

Жаркое, солнечно-золотое!

Назвать даже попросту не берусь

Все их — от ласки до горьких встрясок.

Наверное, сколько на свете чувств,

Столько цветов на земле и красок.

Судьба моя! Нам ли с тобой не знать,

Что я под вьюгами не шатаюсь.

Ты можешь любые мне чувства дать,

Я все их готов не моргнув принять

И даже черных не испугаюсь.

Но если ты даже и повелишь.

Одно, хоть убей, я отвергну! Это

Чувства крохотные, как мышь,

Ничтожно-серого цвета!

КОГДА ДРУЗЬЯ СТАНОВЯТСЯ НАЧАЛЬСТВОМ

Когда друзья становятся начальством,

Меня порой охватывает грусть.

Я, словно мать, за маленьких страшусь:

Вдруг схватят вирус спеси или чванства!

На протяженье собственного века

Сто раз я мог вести бы репортаж:

Вот славный парень, скромный, в общем, наш:

А сделали начальством, и шабаш —

Был человек, и нету человека!

Откуда что вдруг сразу и возьмется,

Отныне все кладется на весы:

С одними льстив, к другим не обернется,

Как говорит, как царственно смеется!

Визит, банкет, приемные часы…

И я почти физически страдаю,

Коль друг мой зла не в силах превозмочь.

Он все дубеет, чванством обрастая,

И, видя, как он счастлив, я не знаю,

Ну чем ему, несчастному, помочь?!

И как ему, бедняге, втолковать,

Что вес его и все его значенье

Лишь в стенах своего учрежденья,

А за дверьми его и не видать?

Ведь стоит только выйти из дверей,

Как все его величие слетает.

Народ-то ведь совсем его не знает,

И тут он рядовой среди людей.

И это б даже к пользе. Но отныне

Ему общенье с миром не грозит:

На службе секретарша сторожит,

А в городе он катит в лимузине.

Я не люблю чинов и должностей.

И, оставаясь на земле поэтом,

Я все равно волнуюсь за друзей,

Чтоб, став начальством, звание людей

Не растеряли вдруг по кабинетам,

А тем, кто возомнил себя Казбеком,

Я нынче тихо говорю: — Постой,

Закрой глаза и вспомни, дорогой,

Что был же ты хорошим человеком.

Звучит-то как: «хороший человек»!

Да и друзьями стоит ли швыряться?

Чины, увы, даются не навек.

И жизнь капризна, как теченье рек,

Ни от чего не надо зарекаться.

Гай Юлий Цезарь в этом понимал.

Его приказ сурово выполнялся —

Когда от сна он утром восставал:

— Ты смертен, Цезарь! — стражник восклицал,

— Ты смертен, Цезарь! — чтоб не зазнавался!

Чем не лекарство, милый, против чванства?!

А коль не хочешь, так совет прими:

В какое б ты ни выходил «начальство»,

Душой останься все-таки с людьми!

ХУДШАЯ ИЗМЕНА

Какими на свете бывают измены?

Измены бывают явными, тайными,

Злыми и подлыми, как гиены,

Крупными, мелкими и случайными.

А если тайно никто не встречается,

Не нарушает ни честь, ни обет,

Ничто не случается, не совершается,

Измена может быть или нет?

Раздвинув два стареньких дома плечом,

С кармашками окон на белой рубашке,

Вырос в проулке верзила-дом,

В железной фуражке с лепным козырьком,

С буквами «Кинотеатр» на пряжке.

Здесь, на девятом, в одной из квартир,

Гордясь изяществом интерьера,

Живет молодая жена инженера,

Душа семейства и командир.

Спросите мужа, спросите гостей,

Соседей спросите, если хотите,

И вам не без гордости скажут, что с ней

По-фатоватому не шутите!