Судьбы и фурии - [137]

Дом был освещен светом костров и люстр. Уже собралось несколько сотен человек, музыка сбивала с ног.

Они стояли, прижимаясь спиной к грубо выструганной стене, и потягивали пиво, которое было по большей части пеной. Гвенни чувствовала, что Лотто смотрит на нее, но делала вид, что не замечает. Он вдруг склонился к ее уху, как будто хотел что-то прошептать, но вместо этого он… Что? Лизнул ее?

А затем Гвенни пронзил шок, и она зашагала прямо к одному из костров.

– Какого хрена? – спросила она и с силой толкнула парня в плечо. Он отстранился от какой-то блондинки и оглянулся, его рот казался размазанным. Это был Майкл.

– О, привет, Гвенни, – сказал он. – Лотто, брат.

– Какого хрена? – повторила Гвенни. – Ты же должен сейчас быть с моим братом. С Чолли.

– О нет, – сказал Майкл. – Я смотался оттуда, когда приехал твой папаша. Он пугает меня до усрачки. А эта цыпочка меня подбросила.

– Я Лизи. По выходным работаю стриптизершей, – сказала она и зарылась носом Майклу в грудь.

– Ого, – прошептал Лотто. – Вот это девчонка.

Гвенни сжала ладонь Лотто и втащила его в дом. Кто-то явно не просто так принес туда все эти свечки и фонарики, отбрасывающие тени на стены и голые, блестящие ягодицы, спины и конечности. Из соседних комнат доносились звуки музыки. Гвенни увлекла его за собой по лестнице в окно, а оттуда – на крышу веранды.

Они сидели в холодной ночи, прислушиваясь к отзвукам вечеринки. Отсюда они могли видеть только отблески огней. Сидя в тишине, они курили одну сигарету на двоих, а затем она вытерла лицо и поцеловала его. Их зубы стукнулись друг о дружку. Он, конечно, рассказывал о вечеринках поцелуев, которые посещал в той глуши, откуда приехал, но Гвенни не была уверена, что он знает, что делать со своим ртом и языком. Оказалось, знает. Она почувствовала знакомую слабость в ногах, а затем сжала его ладонь и прижала к себе, позволила ему скользнуть пальцами в белье, чтобы он почувствовал, как она намокла. Потом она толкнула его на спину, раздвинула его ноги, вынула его растущий член и опустилась на него сверху. Он выдохнул, ошеломленный, обхватил ее бедра, а затем они просто потеряли голову. Она закрыла глаза. Руки Лотто задрали ее юбку и опустили лифчик так, что ее сиськи вырвались наружу, точно ракеты.

Это было что-то новое. Жар, ужасающий жар, такой, какой может быть только в сердце у солнца. Раньше такого не было, по крайней мере, она не могла припомнить.

Лотто дернулся, и она почувствовала, как он вышел из нее, а когда распахнула глаза, увидела его лицо, искаженное ужасом, а после он перекатился через край крыши и свалился вниз. Она огляделась и увидела охваченную пламенем занавеску на окне. Гвенни спрыгнула, ее юбка раздулась, а то, что Лотто оставил в ней, вытекло, как только она упала.

[Что-то неправильное в этом возбуждении, когда понимаешь, что этот мальчик и эта девочка, занимавшиеся сексом, оба уже мертвы.]

Она протряслась за решеткой всю ночь. Мать и отец были очень мрачны и серьезны, когда она вернулась домой.

Лотто исчез. Сначала на неделю, затем на две, затем на месяц, а потом Чолли обнаружил на своей тумбочке письмо, в котором говорилось, что мать Лотто отправила его в частную школу для мальчиков, ту, где ученики ездят на лодках. Бедный неудачник. Он рассказал обо всем Гвенни, но ей, похоже, уже было безразлично. Вся вечеринка, эти пожарные и полицейские видели, как Гвенни и Лотто выставили себя на посмешище. Вся школа знает, что она шлюха. Это конец. Теперь она пария. Майкл тоже не знал, что сказать, он отдалился, нашел других друзей. Гвенни перестала разговаривать.

Весной, когда ее положение уже невозможно было игнорировать, близнецы украли у соседей машину.

Сосед-идиот сам виноват, раз оставил ключи в зажигании.

Они подъехали к месту, разглядывая саговые пальмы и траву вокруг крошечной розовой коробочки на сваях. Чолли издал звук разочарования, он надеялся, что семья Лотто окажется баснословно богатой, но, похоже, это было не так.

[Так ведь и не скажешь.]

Ромашки волновались, похожие в траве на маленькие соски. Они постучали в дверь. Им открыла маленькая суровая женщина. Когда она увидела их, ее губы крепко сжались.

– Ланселота здесь нет, – сказала она. – И вам это должно быть известно.

– Мы хотим видеть Антуанетту, – сказал Чолли, чувствуя ладонь сестры на своей руке.

– Я собиралась отправиться за продуктами. Но вы можете войти, – сказала женщина. – Я Салли, тетя Ланселота.

Они просидели целых десять минут, потягивая холодный чай и поедая песочные кексы, когда дверь вдруг открылась и вошла женщина. Она была высокая, статная, толстая, с волосами, убранными наверх. В том, как она двигала руками, и в легкой ткани ее одежды было нечто обезоруживающе плавное, перистое.

– Как приятно, – промурчала она. – Мы не ждали гостей.

Чолли ухмыльнулся, сидя в своем кресле. Он изучал ее взглядом и ненавидел то, что удавалось рассмотреть.

Гвенни поймала на себе взгляд Антуанетты и сделала неопределенный жест руками, показывая на свой живот.

Выражение лица Антуанетты напомнило бумажку, внезапно брошенную в огонь. Затем она лучисто улыбнулась.