Судьбы и фурии - [138]

– Я так понимаю, мой сын имеет к этому отношение? Он и в самом деле любит девушек… о боже.

Чолли подвинулся вперед, намереваясь сказать что-то, но тут из спальни Антуанетты вышла маленькая девочка в подгузнике, с бантиками в волосах. Чолли захлопнул рот. Антуанетта усадила малышку себе на колени и пропела: «Скажи привет, Рейчел!» – после чего сжала пухленькую руку малышки и помахала ею близнецам. Рейчел жевала кулачок и смотрела на посетителей встревоженными карими глазами.

– Так что вы хотите от меня? – спросила Антуанетта. – Если эта девочка прервет беременность, попадет прямиком в ад. Я не стану за это платить.

– Мы хотим справедливости, – сказал Чолли.

– Справедливости? – ласково переспросила Антуанетта. – Мы все хотим справедливости. А мир – мира. Резвящихся единорогов. Выражайся конкретнее, малыш.

– Еще раз назовешь меня так, старая ты шлюха, и я дам тебе по твоим гребаным зубам, – рассвирепел Чолли.

– Когда ты ругаешься, демонстрируешь разве что собственную духовную бедность, малыш, – промолвила она. – Мой сын, да благословит Господь его чистое сердце, никогда не ведет себя так вульгарно.

– Да пошла ты, потаскуха дырявая, – сказал Чолли.

– Милый, – проговорила Антуанетта еще мягче и положила ладонь на его руку, одним коротким жестом останавливая его, – то, что ты борешься за свою сестру, делает тебе честь. Но если ты не хочешь, чтобы я отхватила тесаком твое мужское достоинство, я бы советовала тебе подождать ее в машине. Мы придем к соглашению без твоего участия.

Чолли побледнел, открыл рот, разжал и снова сжал кулаки, а затем вышел за дверь и сел в машину, но окно оставил открытым и целый час слушал поп-музыку шестидесятых по радио.

Оставшись наедине, Антуанетта и Гвенни вежливо улыбались, глядя на Рейчел, пока малышка не ушла обратно в спальню.

– Вот как мы поступим, – сказала Антуанетта, наклоняясь вперед.

Гвенни скажет брату и родителям, что она сделала аборт. Неделей позже она сбежит и отправится в квартиру в Сент-Огастине. Адвокаты Антуанетты все уладят. Пока она будет жить там, они позаботятся о ней, а потом сделают все необходимое для усыновления. После того как ребенок родится, Гвенни оставит его в больнице и вернется к старой жизни. Она никогда и никому не скажет о случившемся, иначе выплаты, которые она будет получать каждый месяц, прекратятся.

[Отовсюду звучало эхо. Грустно осознавать, как в результате подковерных игр деньги оказываются тем самым козырем, который может побить сердце. Но это даже хорошо. Прижмите к ране палец и перетерпите.]

Девочка слушала приглушенный шум океана за окном. Снова вошла Рейчел. Нажала на кнопку телевизора и села перед ним на ковер, посасывая большой палец. Гвенни смотрела на нее и чувствовала огромное желание как-нибудь ранить эту женщину, пропахшую розами и детской присыпкой.

Она без улыбки посмотрела на Антуанетту.

– И вы не захотите увидеть собственного внука? – спросила она.

– Ланселота ждет блестящее будущее, – ответила та. – Но, если это случится, оно будет уже не таким блестящим. Это работа матери – быть опорой и открыть для своих детей как можно больше дверей. К тому же у него будут и более подходящие кандидатуры для того, чтобы завести детей. – Она сделала паузу, сладко улыбаясь. – Более подходящие.

Гвенни показалось, что у нее в желудке свернулась змея.

– Отлично, – сказала она.

[Было ли это просто предположением или предсказанием? И да, и нет. Вы были там. Вы знаете Антуанетту, знаете, какая горечь скрывается во всей этой сладости. Она произнесет эту же речь еще раз, но во второй раз выстрел угодит в небо. О да, вы знаете Антуанетту, вы чувствуете ее спинным мозгом.]

На обратном пути Гвенни рыдала, закрывшись локтем. Чолли вел машину, наблюдал за сестрой, и чувствовал, как его тошнит.

– Ты послала ее к черту? – спросил он. Он засудит эту старую корову и отнимет у нее все, и плевать, что она – мать Лотто. Он заберет у нее все ценное и будет жить в этом пляжном доме всю жизнь, ликуя и роскошествуя.

– Деньги в обмен на молчание, – сказала Гвенни, убрав руку. – И не ругай меня. Я подписала контракт.

Он пытался без слов сказать ей все, чего не мог бы сказать вслух, но она не стала слушать.

– Мне она понравилась, – сказала Гвенни, хотя это и было ужасной ложью.

Они вернулись в родительский дом, потому что это было единственное место, где они в тот момент хотели бы быть. Там их ждали курица и кукурузный хлеб из коробки, которую их мама выронила, когда бросилась к ним с объятиями. За карамельным пудингом Гвенни объявила о своей беременности и решении сделать аборт. Она сделала это для Чолли, а он не стал влезать. Ее отец уткнулся лбом в стол и разрыдался. Мама молча встала, а на следующее утро улетела в Эль-Пасо – работать. Для Гвенни не составило труда сбежать. Она собрала небольшую сумку и забралась в машину, которая приехала за ней в тот момент, когда она должна была быть в школе. Машина отвезла ее в двухкомнатную квартиру. Полы в ней были сплошь покрыты коврами, повсюду стояли пластмассовые кружки.

Каждую неделю ее навещала медсестра, а перед дверью появлялся пакет из продуктового магазина. Телевизор можно было смотреть сколько влезет, и это было хорошо, потому что книжек в этом грустном кондоминиуме с бирюзовыми фонтанами не было.