Судьбы и фурии - [130]

В конце концов утомленная девочка соскользнула и замерла, уткнувшись лицом в снег. Матильда была уверена, что она плачет.

Когда же Матильда снова взглянула наверх, заметила, что женщина со скрещенными руками смотрит теперь на нее, сквозь холодное стекло и снег. И что она злится. Матильда вздрогнула. Она была уверена, что ее не видно.

Женщина исчезла.

Возникла уже на дорожке, одетая в домашнюю одежду, – вся худая и в твиде. Ринувшись сквозь бурю к квартирному блоку, она пересекла улицу, схватила девочку за варежки и втащила на горку. Перенесла ее обратно через улицу и сделала это еще раз. И мать, и дочь обе были в снегу, когда снова вошли в здание.

Спустя долгое время после того, как они ушли, Матильда снова подумала об этой женщине. Интересно, о чем она думала, когда наблюдала, как ее девочка падает снова и снова. Она сама вдруг задумалась, что за злоба может выжать сердце. И человек способен долго и спокойно наблюдать за тем, как его ребенок страдает, падает и плачет и не пытаться ему помочь. В мире Матильды матери бросали своих детей страдать в одиночестве.

Еще она подумала, что жизнь, по сути, имеет коническую форму и что после определенного пережитого события прошлое начинает расширяться все больше и больше. Чем дольше ты живешь, тем шире основание конуса, а все нанесенные раны и предательства, которые когда-то казались незначительными, начинают расширяться, как точки на воздушном шарике. Маленькая трещинка в душе ребенка может со временем разрастись до размеров ужасного ущелья во взрослом, опасного, зазубренного по краям.

В окне матери и дочери зажегся свет.

Матильда увидела, как девочка села за уроки. Ее маленькая головка склонилась. Спустя какое-то время мама принесла ей дымящуюся чашку и поставила рядом. Девочка сжала ее ладошками.

Матильда вдруг почувствовала во рту полузабытый, сладко-соленый вкус горячего молока.

«Возможно, – подумала она, глядя, как хлопья кружатся на фоне пустой темной улицы, – я ошибалась». Возможно то, что мать смотрела, как ее дочь падает, падает и падает, и никак не пыталась ей помочь, было непостижимой для Матильды формой проявления любви.

В ПОЛНОЧЬ ТОГО ДНЯ, когда Матильда выкинула песика из своей жизни и передала его какой-то маленькой семье, она проснулась и обнаружила, что стоит посреди безлунной ночи у бассейна, похожего на огромную смоляную яму. Простыня цвета слоновой кости, в которую она замотана, волочилась за ней по полу.

Она звала собаку.

– Бог! – кричала Матильда. – Бог!

Но собачка почему-то не неслась к ней. Вокруг не было ни звука, тишина и мрак. Сердце Матильды обрывалось. Она прошлась, продолжая звать собаку, посмотрела во всех шкафах, под всеми кроватями, заглянула на кухню, но так и не нашла ее… пока наконец не вспомнила, что сделала.

Она передала ее каким-то незнакомцам, так, словно эта собачка была для нее ничем.

Она с трудом дотерпела до рассвета.

Когда день тонким оранжевым лучом разрезал мрак, Матильда уже стучала в дверь двухэтажного домика в полях. Ей открыл владелец, свистнул, и Бог вырвалась наружу с пурпурной ленточкой на шее. Собачка тут же принялась скулить, жаловаться и скрестись у ног Матильды. Она присела, и зарылась в собаку лицом, и сидела так долгое время. А затем посмотрела на мужчину.

– Простите, – сказала она, – передайте детям, что мне очень жаль.

– Не стоит извиняться, – сказал он. – Вы страдаете. Если бы моя жена умерла, я бы сжег дом.

– Это следующий пункт в моем списке, – сказала Матильда, и он усмехнулся, но как-то без улыбки.

Потом мужчина вынес ей переноску, игрушки и положил все в ее машину. Когда он снова вышел на улицу, следом за ним по хрустящей морозной траве на цыпочках выбежала его жена. В руках у нее было что-то дымящееся. Трудно было понять, улыбается она или нет, наверное, и то, и другое. Она выглядела уставшей, а ее волосы были грязны. Она протянула Матильде в окно черничные кексы и сказала:

– Даже не знаю, чего мне больше хочется, стукнуть вас или поцеловать.

– История всей моей жизни, – сказала Матильда.

Женщина развернулась и зашагала прочь.

Матильда смотрела ей вслед, обжигая пальцы о кастрюлю. А затем посмотрела в зеркало на лисью мордочку Бог, сидящей на заднем сиденье, взглянула в ее миндальные глазки.

– Все меня бросают, – сказала она. – Не вздумай и ты сделать то же самое.

Собачка зевнула, показав острые зубы и влажный язык.

В ТЕЧЕНИЕ ИХ ПОСЛЕДНЕГО ГОДА Ариель почувствовал, что она становится самостоятельнее и крепче, хотя Матильда ничего ему не говорила. Их контракт подходил к концу. Мир раскрывался перед ней почти болезненно переполненный возможностями. Но она все еще была так молода.

У Матильды уже была идея, как она будет жить после колледжа и после Ариеля. В однокомнатной квартирке с высоким потолком, сливочно-белыми стенами и бледными, размытыми полами. Она будет носить только черное, найдет работу и наконец начнет заводить друзей.

У нее никогда, никогда не было настоящих друзей. Она даже не знала, о чем друзья обычно разговаривают. Она будет ходить с ними ужинать каждый вечер. Или проведет как-нибудь все выходные в горячей ванне с книжкой и бутылкой вина. Какое это счастье – постареть в компании людей, которых она выберет сама, но при этом иметь возможность в любой момент остаться наедине с самой собой.