Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы - [143]

Жена Бориса оглядывает нас, у нее теперь какое-то задумчивое и совсем человеческое теплое выражение лица...

Душа Лазара уже стряхнула, как паутину иссохшую, все эти сегодняшние унижения... Душа его летит... Мы уже молчим, а он один говорит... Он говорит все свои любимые мысли о человеческом достоинстве и о том, как нельзя отнимать это достоинство у людей; как нельзя мучить людей унижениями; как нельзя унижать их, давая им это гнусное право унижать и мучать других... Теперь его лицо такое молодое, живое, чистое; а глаза его так чудесно и открыто сияют... Он как будто молодое божество; с одной защитой, с одним невидимым щитом прелестной чистой красоты и милосердия... Он всех защитит... Я знаю, какое божество: Кришна или наш весенний святой Лазар...

Очки он снял... он так... когда весь в своих чувствах и мыслях, таким мальчишеским жестом снимает очки и зажимает в пальцах опущенной руки...

Он сидит перед нами так легко и свободно, чуть подавшись вперед, и говорит...

У всех такие серьезные и потаенно-радостные лица... Наверное, и у меня... Такие лица я видела в горах, когда несколько человек, совсем разных, пили из родника и плескали живую воду себе в лицо...

Мы прощаемся в прихожей... Как все это кончилось, как они поднялись, как мы все вышли в прихожую — не помню в подробностях... Лазар тихонько просит К. задержаться... Я понимаю, Лазар не хочет, чтобы этот К. продолжал им досаждать еще и на улице, а то еще и провожать их пойдет... А с кем не случалось такое, когда просишь и унижаешься... Она вдруг схватывает меня за руку. Неожиданное какое-то движение, слишком резкое и открытое. У нее сильные пальцы... Она начинает очень быстро говорить... И я прошу с просительной улыбкой: «Не так быстро, пожалуйста...» Она тоже улыбается, как-то жалобно, или мне показалось, и произносит: «Да, медленно...» И медленно говорит, что она мне завидует, потому что Лазар меня очень сильно любит, и что иногда лучше прямо сказать о каком-то чувстве, а не прятать его; если сказать, тогда быстрее пройдет — эта ее зависть пройдет... Она сжимает мое запястье... Теперь она как будто унижена передо мной... Я пытаюсь проанализировать свои чувства: а если я испытываю удовольствие? Мне становится стыдно. Я стараюсь, чтобы мой голос был очень добрым и сердечным: «У вас все будет хорошо...» У нее кривятся губы... Ну, если Борис и не так ее любит, все равно он умный и волевой; пожалуй, за эти качества я даже его уважаю; он, конечно, понимает, что если уж он от нее зависит и она ждет от него любви, то он должен ей доказать эту свою любовь к ней. А как она понимает любовь, не знаю... Но то, что она видела и чувствовала, когда Лазар говорил, это не из-за меня и не для меня, это как будто святой Лазар, или Кришна, или родник...

Они ушли... Теперь Лазар говорит К., что мы скоро отдадим деньги... К. рвется на улицу. Я выхожу на балкон. Конечно, Борис уже поймал такси и их нет... К. покрутился, огляделся и пошел... Но это все совсем не смешно...

В комнате Лазар сидит за столом, накручивает на палец темную прядь волос и напевает... Он приподнял руку, согнутую в локте, и этот согнутый указательный палец кажется очень длинным и светлым... когда у меня плохое настроение, я сержусь, если он вот так сидит, крутит волосы и напевает... Сейчас — не сержусь... Он развалился на стуле, одну руку откинул... Он забыл слова, что-то мычит, потом выпевает: «...Са-анта Лючи-иа...», потом опять мычит и выпевает опять... Он поднимает на меня смешливые глаза и спрашивает, не сержусь ли я на него. Мне становится стыдно, что он первый спрашивает, и я сама спрашиваю в ответ, не сердится ли он на меня... Мне хочется быть с ним... Убирать со стола не хочется... Я подхожу, прижимаю его голову в своей груди, подтягиваю к своим губам его откинутую вниз руку и чуточку покусываю кончики его пальцев... Я хочу потушить свет... Я не люблю, когда при свете... Но он вполголоса бормочет, растягивая слова: «...Не нужно... давай так поласкаемся...»

Уже в постели я спрашиваю о главном:

— Ты ему отдал?..

Вдруг мне хочется, чтобы он ничего не отдавал, чтобы мы с ним не устраивали себе лишнего беспокойства в жизни... Но я этого не скажу вслух... не могу...

— Завтра в аэропорту,— отвечает Лазар.

— Так они завтра улетают?

— Ну да...

Утром мы вскочили как раз, чтобы без завтрака, без кофе бежать на улицу, хватать такси и добираться до аэропорта... Лазар прижимает к груди сумку, в сумке то, что он хочет отдать Борису...

Ну, мы успели... немножко пометались, запыхались... Нашли их... Они стоят в таких выжидательных позах, оглядываются... Я даже обрадовалась; значит, обязательные люди, ждут... Народа много... Никому до нас дела нет... Все равно Лазар поднял чемодан Бориса, оттащил в сторону; Борис открыл чемодан, что-то оба засуетились, наклоняются...

Никто не провожает Бориса и его жену... Ну да, родители Бориса в другом городе живут, у моря... Это она там, наверное, так загорела... Она в тех же самых джинсах, в той же блузке, на плече — сумочка на ремешке... Такая легкая естественная небрежность... У меня с ней странный разговор... Она говорит, что мы, наверное, больше никогда не увидимся... Она знает, о чем Лазар просил Бориса. Она еще напомнит Борису и все будет сделано, и Борис даст знать через их знакомых, когда их знакомые сюда поедут... Потом она просит, чтобы я не обижалась на нее, она действительно не может мне помочь с лечением, это у них очень сложно, и нужно много денег для хорошего лечения... Я думаю, их плохое лечение вполне равняется нашему хорошему, но я упрашивать не стану... Я отвечаю, что это пустяки, не стоит об этом говорить... Нет,— она повторяет серьезно, это не пустяки, я должна лечиться... И — откуда ни возьмись — я не заметила, откуда — сует мне в руки ворох каких-то тряпок и какую-то косметику... И говорит уже опять быстро... И я еле разбираю, что это все я должна взять, потому что нашим врачам тоже надо давать деньги, она знает (ну да, взятки); и это все можно продать, хотя это все уже немножко использованное: и одежда и косметика, но здесь это все равно ценится, и она знает, что нам нужны деньги... Я — нет, нет; она — да, да, да... Все лежит на скамейке ворохом...