Судьба штрафника. «Война всё спишет»? - [37]

Занималась заря, бревна деревянной дороги-лежневки сверкали инеем. Где-то впереди и позади двигались одиночные фигуры, падали, старались подняться. Я шел, еле волоча ноги. Надо отдохнуть! Попытка присесть снова не удалась, и я упал лицом вниз, перевернулся на вещмешки на спину и провалился в небытие.

Через какое-то время меня снова подняли. Поджать ноги, чтобы подняться, я не мог, поэтому дополз до продольного отбойного бревна лежневки, оперся на него руками и стал кое-как подниматься. Лучше бы я не отдыхал! После отдыха все тело онемело, и любое движение вызывало острую боль. Солнце начало пригревать, иней и снежная крупа растаяли, и ноги неуверенно ступали по скользким бревнам лежневки. Я совсем обезволел, хотелось упасть на дороге и больше не подниматься.

Но вот впереди показался неподвижно стоящий на дороге солдат с автоматом, который, указав на лес, сказал:

— Иди туда! Там кухня и отдых!

В лесу стояла кухня, вокруг которой кто как лежали солдаты. Повар крикнул мне:

— Эй, солдат, подходи к кухне!

Но я свалился не доходя до него, у костра, возле которого на шестах сохли портянки и шинели. Надо было разуться, но это было выше моих сил.

Меня увидел знакомый еще с Внукова солдат хозвзвода Володин, коловший дрова для кухни. Он подошел и поздоровался, в его глазах промелькнуло сочувствие — я валялся у его ног мокрым грязным комком. Володин стащил с меня сапоги и надел их на воткнутые у костра палки, отжал портянки и развесил на ветках кустарника, затем помог мне подняться, снял шинель, телогрейку, гимнастерку. Телогрейку он накинул на меня, а шинель и гимнастерку повесил рядом с портянками. Взяв мой котелок, Володин пошел с ним к кухне и принес горячей воды, полил на руки, и я умылся. Затем мой спаситель помог мне лечь на траву на солнышке и принес в котелке кашу, но этого я уже не видел.

Когда меня растолкали, было уже за полдень. Рядом стоял котелок с едой, лежал сухарь. Увидев еду, я набросился на нее и вдруг заметил, что не вижу порученного мне фанерного планшета. От страха я забыл о боли, голоде и усталости, потеря планшета с секретными документами — это моя смерть, расстрел!

Я начал метаться вокруг, спросил Володина, но он сказал, что никакого планшета не видел. Тогда мне подумалось, что во время сна мог подойти начальник оперативного отдела и взять его, ведь такие документы, какие были в планшете, нужно хранить лишь в сейфе. Я принялся искать начальника. Когда я его нашел и спросил, не брал ли он планшет, то увидел, как у него исказилось лицо, а глаза впились в меня. Он долго молчал, а потом, сдерживая ярость, прохрипел:

— Я ничего о потере не знаю и знать не хочу! Планшет должен быть у вас — найдите его, откуда хотите достаньте. Иначе… Идите!

Понятно, что означало это «иначе» для нас обоих. Он понял, что допустил непоправимую ошибку, взяв важные документы в такой переход, и за это тоже понесет суровое наказание.

Я пошел назад по пройденному пути до села, к которому мы вышли из болота, спрашивал у всех, кого встречал, не видели ли они фанерный планшет. Конечно же, никто его не видел, и я понял, что в такой массе войск мои поиски напрасны. Я пошел догонять своих, шел один всю ночь и утром вышел на плацдарм. Песчаное холмистое поле, изрытое ходами сообщения, окопами, воронками, насколько хватает глаз, было покрыто разбитыми и сгоревшими танками, орудиями, трупами солдат.

Пригревало солнце. Одежда на мне просохла, и в ватнике стало жарко — пришлось его снять. Я не мог садиться и поэтому спрыгнул в траншею и уселся на бровку. Вблизи меня лежал труп солдата: каска, шинель, ватные брюки, сапоги… Когда я, закусив из котелка уже подкисшей кашей, поднялся, чтобы идти дальше, то зацепился ногой за сапог мертвеца. В сапоге загремели кости скелета. С каких же пор лежит этот труп?

Видимо, такие же скелеты лежали по всему полю — местного населения, которое могло бы похоронить погибших, не было, а военным было некогда, и они шли дальше, оставляя после себя неубранные трупы и разбитую технику…

Я шел еще почти целый день, пока догнал своих. Войска сосредотачивались на полях, прилегающих к железнодорожной станции. Погрузка в железнодорожные вагоны должна была происходить здесь, а не на станции, — там скопилось слишком большое количество эшелонов.

Почти на закате из-за пригорка, на котором скапливались наши войска, послышался все усиливающийся гул моторов, который постепенно заполнил все пространство. На небольшой высоте показалась армада немецких бомбардировщиков, шедшая на железнодорожную станцию, забитую эшелонами. Из прилегающих к станции рощ и с опушек леса засверкали молнии, и в небе расцвели разрывы зенитных снарядов. Выросла сплошная стена заградительного огня, в которую, не нарушая четкого строя, врезалась немецкая армада. На станцию и на зенитные установки посыпались бомбы, разрывы которых слились в один тяжкий взрыв, потрясший землю и воздух. Станцию заволокло дымом, в небо стал подниматься огромный зловещий столб пожара от рвущихся цистерн с горючим, трещали рвущиеся боеприпасы. Оттуда в поле бежали люди и собаки, летели птицы…