Судьба семьи Малу - [27]

— Еще кусочек пирога? — предложила Алену г-жа Фукре.

Рот у него был полон сладким, душистым тестом, а голова слегка кружилась в приятном тепле, царившем в доме.

— Я вам еще много чего расскажу, дайте срок! Я понимаю, ваш отец был настолько занят, что не мог говорить с вами обо всем. Возможно, на днях некоторые протянут вам руку, и это будут мерзавцы. Другие, может быть…

Снова взгляд г-жи Фукре. За занавеской промелькнула чья-то тень. Какой-то мужчина стряхивал на улице грязь с сапог, прежде чем открыть дверь. Он вошел, держа в одной руке удочку, в другой — мешок с несколькими мелкими рыбешками.

— Простите, — сказал он, увидев гостя.

— Входи, — отозвался Фукре. — Я думаю, ты узнаешь его, это сын Эжена…

Он закусил губу и быстро добавил:

— Эжена Малу. Это Ален.

— Вы поедите с нами, господин Жозеф? Почему возникла какая-то неловкость? Чувствовалось, что это произошло неожиданно. Новый гость опустил свою рыбу в раковину на кухне, вытер руки полотенцем с красной каймой, которое висело там, и протянул руку Алену.

— Очень рад, молодой человек… Он тоже поправился:

— Очень рад, господин Малу. Извините, что я такой грязный. Я был на берегу реки, где страшная грязь, и поскользнулся.

— Поди переоденься! — сказал ему Фукре. Вельветовые брюки рыболова были в грязи выше колен.

— Поторопись и присаживайся к нам!

Значит, у вновь прибывшего была здесь комната, куда он и направился, словно находился у себя дома. Г-жа Фукре поставила на стол еще одну тарелку и отрезала кусок пирога.

Фукре вполголоса объяснил Алену:.

— Это славный человек, господин Ален. Ваш отец его тоже очень любил.

Решительно его жена была хранительницей тайн этого дома, потому что она еще раз строго взглянула на мужа. Но Франсуа Фукре хотелось сказать все. Его ответный взгляд означал: «Но, послушай, это же взрослый парень, это мужчина, сын Эжена, при нем можно говорит все».

Но она все-таки поджала губы, призывая его к молчанию, и Фукре не знал, как себя держать.

— Так, значит, ваша мать уехала? — сразу спросил вновь прибывший, которого называли Жозефом. Он уже успел переодеться.

Он смотрел собеседнику в глаза, говорил решительно, голос у него был резкий. Слова, произносимые им, звучали как обвинение.

— Она в Париже у моей тети Жанны.

— А твоя…

Он тут же поправился:

— А ваша сестра Корина?

Ален промолчал, сгорая от стыда. Почему вдруг показалось, что эти люди имею! Такое же право интересоваться его родными, как и он сам? Несмотря на их предосторожности, на их умалчивание, создавалось впечатление, что они были такими же наследниками Эжена Малу, как и он.

— Наверное, осталась с Фабьеном? — Жозеф наблюдал за молодым человеком. В его глазах было одновременно что-то жесткое и в то же время доброе. — Почему же вы не поехали с матерью в Париж?

Ален чуть не заплакал. Ему так хотелось сказать им:

«Потому что мой долг — остаться здесь, с отцом. Нужно же, чтобы кто-нибудь остался, чтобы…»

— Я работаю…

— У Жамине, — перебил его Фукре.

— Вы живете вместе с сестрой? Ему хотелось остаться спокойным.

— Я живу в пансионе «У трех голубей».

Хозяева теперь по очереди подавали знаки тому, кого звали Жозеф.

Это был человек маленького роста, очень худой и потому казавшийся молодым. Если вглядеться в его лицо, то можно было заметить, что оно изборождено тонкими и глубокими морщинами, которые чаще встречаются у старых женщин, чем у мужчин.

Чувствовалось, что тело у него крепкое, словно железное. Глаза были маленькие, карие и блестящие.

— А ваш брат Эдгар не пробовал устроить вас в администрацию?

Они все знали, все угадывали. В голосе этого Жозефа было что-то напористое и в то же время ласковое. Он привлекал к себе Алена, хотя в его присутствии тот и чувствовал себя скованным. Ему казалось, что он еще ребенок, что он впервые разговаривает на равных с мужчинами, и ему хотелось доказать им, что он тоже мужчина, которому можно доверять.

Эти люди не были врагами. Враги не могли знать его отца так, как знали они.

— А что, Ален…

Жозеф опять запнулся. Все трое беспрерывно запинались, а значит, в его отсутствие говорили каким-то совсем другим языком.

— А что, ваш отец не мог куда-нибудь спрятать свои бумаги?

— Они у меня. Целый чемодан бумаг. Я взял их с собой в пансион. Я их прочитаю. Я хочу их прочесть…

Ему хотелось закричать им: «Почему вы мне не доверяете? Ведь вы знаете то, о чем я не имею представления. Я еще молодой, дома отец мало говорил о своих делах. Он избегал говорить о них при мне. Иногда только клал мне руку на плечо, и тогда я словно ощущал его нежность, я понимал, что он на меня рассчитывает, что в один прекрасный день…»

Набивая новую трубку, которую он снял с полочки, Франсуа Фукре медленно произнес:

— Видите ли, господин Ален, Жозеф Бург — старый, очень старый друг вашего отца. Оставь меня в покое, Мари! Ален уже достаточно взрослый, чтобы знать.

Ясное дело, жена опять пыталась заставить его замолчать.

— Жозеф Бург знал вашего отца лучше, чем кто-либо. Это все, что я могу вам сказать. Он сделает как захочет. Что же касается меня…

Он не закончил, и за его словами последовало долгое молчание. Бург ел пирог, запивая красным вином. Он по-прежнему внимательно смотрел на молодого человека.