Судьба, или жизнь дается человеку один раз… - [65]

* * *

Сейшельские ученые и правительство помнили наш кратковременный, но результативный визит для исследования их рифов и обратились в наш Институт с просьбой организовать полноправную совместную экспедицию по изучению рифов с американскими и сейшельскими учеными. Президиум ДВО РАН и его Океанографическая комиссия одобрили такую экспедицию на флагмане нашего научного флота, названного в честь одного из Президентов АН СССР. Шло время перестройки и «закрытый порт Владивосток» стал открытым городом. Мы стали готовиться к рейсу. Собрали ведущих ученых со всей страны, пригласили четырех известных американских ученых. Наш флагманский корабль позволял взять на борт 74 научных сотрудника. Окончательно все собрались в Сингапуре и пошли на Сейшелы.

Время похода до Сейшельских островов и обратно занимало львиную долю продолжительности всей экспедиции. Оставалось чуть больше двадцати чисто рабочих дней, за это время предстояло исследовать довольно много рифов, которые в этом регионе имеют большую протяженность и отличаются распространением на глубину иногда более сорока метров. Поэтому на исследование одного рифа уходило по четыре–пять дней. Работать приходилось практически без выходных с частыми переходами от одного рифа к другому. Ко второй половине экспедиции стали проявляться некоторая суета и поспешность в выполнении береговых и подводных работ, видимо, из–за боязни не успеть закончить работу в срок на очередном рифе. В тот день мы должны были до обеда доделать предыдущую работу на одном из рифов, а после обеда сняться с якоря и перейти на следующий риф. Мне с моей группой нужно было завершить описание кораллов и собрать их образцы на глубине 12 метров, на этой глубине можно находиться много часов без опасения получить кессонную болезнь. Воздуха из одного акваланга на этой глубине хватает почти на час даже при интенсивной работе. Затем я должен был подняться в лодку и перейти на соседнюю точку на глубине 20 метров. Там я мог проработать не более 20 минут, в противном случае должен был подняться на глубину 12 и 6 метров для рекомпрессии и вывода из кровеносных сосудов азота, который накапливается под давлением во время нахождения под водой. Эту точку мне не удалось найти с первого раза, опустившись немного раньше на глубину 30 метров, с которой я тут же вернулся в лодку. Со второй попытки мы точно попали в необходимую точку, в которой со вчерашнего дня остались неописанными некоторые кораллы. Я закончил работу менее чем за двадцать минут и стал подниматься наверх, чтобы провести рекомпрессию. При подъеме я обратил внимание, что поднимаюсь, перегоняя пузырьки воздуха. Этого нельзя было делать, так как может произойти баротравма уха или легких. В снаряжении водолаза для регуляции скорости подъема служит компенсатор плавучести, спустив из него воздух, вы уменьшаете скорость подъема. Когда я нажал на кнопку регуляции воздуха, вместо замедления подъема, меня быстро выкинуло на поверхность воды. Хоть это и была нештатная ситуация, я решил, что ничего страшного не случится, та как на глубине 20 метров был мало времени. Я поднялся в лодку. Это была роковая ошибка. Не было учтено то, что в этот день я уже побывал на тридцатиметровой глубине, а это, хоть и было меньше минуты, должно было расцениться мною как полноценное погружение. Третье погружение в этот день без полной рекомпрессии и остановок на 12, 6 и 3 метрах по 3, 6 и 12 минут соответственно на каждой из этих глубин было недопустимо. Я снял акваланг, все снаряжение и водолазный костюм и решил перейти в небольшой тенек на носу лодки. Опершись рукой о борт лодки, я его не почувствовал, — Санек, я кажется закессонил, — сообщил я старшине станции, страхующему водолазу.

— Да ну, брось ты. Как ты мог закессонить на 20 метрах? — возразил он.

Уже через минуту у меня была парализована вся правая сторона. Сомнений не было: азот «закипел» в крови, закупорив кровеносные сосуды. Немедленно было передано сообщение по рации на судно. Пока мы дошли до корабля, там была подготовлена к работе аварийно–лечебная барокамера, наготове ждали доктора и корабельный, а также наш врач–физиолог, меня на руках отнесли в барокамеру — началось спасение водолаза.

Когда с водолазом что–нибудь случается, то при лечении его «опускают» под давлением в барокамере на большую глубину, чем та, на которой он работал. Так поступили и со мной. На глубине 40 метров у меня прошли все симптомы кессонной болезни, я резво встал и стал ходить по барокамере. Стали снижать давление, то есть поднимать на поверхность. Я попросил включить более быструю музыку, чтобы активнее двигаться для более эффективного вывода пузырьков воздуха из организма. Водолаз в барокамере должен постоянно сообщать наружу о своих ощущениях. На глубине 13 метров я сообщил, что у меня появилось в ногах ощущение типа зуда, какое бывает когда отсидишь ногу. Снаружи задумались. Посовещались и стали вновь опускать на 60 метров. Где–то на уровне 35–40 метров зуд пропал, на 60 метрах опять все стало хорошо. Снова начался подъем, снова ходьба по барокамере и танцы. На глубине около 20 метров появился более сильный зуд. Очередное более длительное совещание спасателей и очередной спуск на 80 метров. Зуд не проходит, ходить становится труднее. Опускают на глубину 100 метров. Как потом оказалась, на сжатом под давлением воздухе этого категорически нельзя было делать. Такие манипуляции можно и необходимо делать только на сжатом кислороде.