Судьба, или жизнь дается человеку один раз… - [66]

Пошли вторые сутки спасения, мне становилось все хуже. Я с трудом мог подниматься с койки, в мочевом пузыре появились сильные боли, возникали частые позывы к мочеиспусканию, но оно не происходило. Ввели катетер для его опорожнения, стало немного легче.

Началось длительное совещание со звонками в водолазные центры Москвы и Севастополя. Там посоветовали действовать в соответствии с существующими правилами и таблицами декомпрессии. Состояние мое продолжало ухудшаться: или от бездействия спасателей, или оттого, что я уже несколько суток находился и дышал воздухом под огромным давлением. Работавшие с нами американские коллеги тоже были водолазами и понимали сложившуюся ситуацию. Один из них позвонил в водолазный центр во Флориде и описал тамошним спецам все спасательные действия и теперешнее мое состояние. Там ответили, что водолаз без кислорода может погибнуть. Кислорода на борту не было. Они же посоветовали через американское посольство на Сейшелах обратиться за помощью в американскую службу спасения на флоте.

Капитан и начальник экспедиции поехали в советское посольство. Было около часу ночи. На просьбу вызвать посла, им было отказано, сообщили, что посол спит, и посоветовали приходить завтра к десяти часам утра. Наше начальство было категоричным: «Если посол хочет получить утром сообщение о смерти одного из участников международной экспедиции, то пусть спит». Это возымело действие, посол, пригласив пришедших войти в здание посольства, все выслушал и пошел связываться с Москвой, без разрешения которой он не мог предпринимать решительных действий. В общем, пока информация о происшествии и возникшей проблеме не дошла до тогдашнего Первого секретаря ЦК М.С. Горбачева, никто не мог решиться на то, чтобы обратиться за помощью к Америке. После его резких высказываний по поводу возникшей ситуации, нескольких матов и команды немедленно просить о помощи у американцев все закрутилось. После обращения в американское посольство руководство операцией взял на себя Командующий военно–морским флотом США. Специально был задействован один из их спутников, и через десять минут с нашим кораблем была установлена прямая связь. Тут же с военных баз на Филиппинах и Диего–Гарсиа были подняты в воздух два самолета со спасателями и необходимым оборудованием. Они взяли курс на Сейшелы.

Американцы, едва успев прилететь, сразу поднялись на борт корабля и спустились в помещение барокомплекса, в котором находилась барокамера. Они попросили навести в барокамере порядок, вымыть полы и вынести все лишнее. Затем переодели меня в антигорючую спецодежду и стали вносить кислородные баллоны, другое оборудование и снаряжение, приборы и лекарства, необходимые для лечения и «поднятия меня наверх». После этого в камере появился доктор–физиолог Ким — американец китайского происхождения.

Он объяснил, что при отсутствии кислородного оборудования категорически запрещаются любые попытки ликвидации пузырьков, возникших в результате декомпрессионного газообразования путем погружения на глубину при дыхании воздухом. Такой метод использовался в водолазной практике на заре развития водолазной медицины (в 20–40–х годах ХХ века), но не оправдал себя. Оказалось, что при незамедлительном повторном погружении газовые пузырьки не ликвидируются, а напротив, организм дополнительно насыщается азотом, и состояние пострадавшего ухудшается. В связи со случаями гибели водолазов при использовании этого метода он был признан опасным. Наши же судовые водолазы и доктора делали все как бы правильно, но действовали согласно инструкции и декомпрессионным таблицам 1942 года. Потом доктор Ким сказал, что они очень надеются меня спасти, но опасаются кислородного отравления моего организма, так как меня надо выводить из теперешнего нелегкого состояния около пяти суток. Чистый кислород является токсичным газом, и для каждого организма существует предельно допустимая норма. Ее превышение вызывает тошноту, судороги, потерю сознания и возможен летальный исход. В американской медицине принято все говорить пациенту. Было решено, что со мной в барокамере будут постоянно находиться страхующие водолазы. Мне поставили капельницу, надели кислородную маску, и начался медленный, тягучий подъем наверх. Я потерял счет времени, в барокамере круглые сутки ярко горели лампочки. Тревожно засыпал на короткое время и опять дышал, дышал и дышал кислородом. Улучшения не наступало, я еле–еле добирался до туалета, но ничего не получалось, мне угрожала интоксикация внутренних органов. В какой–то момент у меня началось подергивание век и губ. Страхующий водолаз сообщил об этом наружу. В громкоговорящем динамике раздалось: «Немедленно снизить давление кислорода». Это были первые признаки кислородного отравления.

В один из дней в барокамеру принесли письма из дома, мы их получали через посольства тех стран, где работали. Они приходили с большим опозданием, но всегда это было приятное и желанное событие. Дома все было хорошо, но самое главное заключалось в том, что в одном из писем была записка от сына, написанная корявым почерком первоклашки. Он писал, что справился со всеми постельными и школьными проблемами и теперь учится только на четверки и пятерки. Я сказал себе: «Маленький пацан нашел в себе силы победить свои слабости, так и ты держись! Соберись, мужик, ты же геолог! Напрягись! Ты должен не только выжить, а своими ногами выйти из барокамеры!»