Судьба, или жизнь дается человеку один раз… - [40]

Каждый день мы отправлялись в маршрут. Собирали образцы пород и окаменелостей, обработав ближайшие обнажения, спускались на пять–семь километров вниз по течению и опять выполняли круговые маршруты. Во время работы на обнажениях и вечерами у костра мы все больше узнавали друг друга. Я ей все уши прожужжал про мою Миланку, она рассказывала про свою семью, все больше склоняясь к воспоминаниям о сыне. Оказалось, что она никакая не Медведева, а Лазарева. Отсюда — Сара Наумовна, которую, по причине перехода на «ты» я переименовал в Сарумовну. Отсюда — голубоватые белки глаз, как у многих детей израилевых. У нас были очень хорошие дружеские отношения. Мы были внутренне и внешне свободны во всем, кроме объединяющей нас работы. Рыжая красавица из конференц–зала делила со мной так же, как и я с ней, в якутских горах все, кроме постели. Последнее не было моей или ее порядочностью или тем студенческим табу, которое распространялось на нее как на преподавателя и жену одного из любимых преподавателей. У меня была Милана, и другие женщины для меня не существовали, даже если они ныряли в полуголом состоянии ежедневно в соседний спальник. Отчасти это было воспитание, мои взгляды на мужскую честь, но, вероятно, не последнюю роль играла физиологическая сторона данной мужской особи. Сара была маленькая, слабо защищенная в суровых якутских условиях, женщина. Я ее оберегал от всяких напастей и, вероятно, от себя, как от самца. Когда она мылась, я уходил подальше рыбачить. В жару мы раздевались и загорали. Я любовался ею, как абстрактной природной красотой и совершенством, а не конкретным женским телом. Мне помнилось и хотелось не такое идеальное, но стройное молодое и единственно желанное тело. Мы плодотворно работали, планировали публикацию статей после обработки коллекций в Новосибирске. Родилась идея написать небольшую книжку о том, как формировалась жизнь в этом бассейне около полумиллиона лет назад и как жили животные, которых мы с ней изучали. В соответствие с этой идеей мы стали больше внимания уделять описанию палеоэкологических условий.

При первой встрече в Якутске с нашими коллегами я поинтересовался, имеется ли рыба в будущем районе, чтобы приобрести необходимые снасти — несколько метров лески и два–три крючка, так же как соль и спички в непромокаемых пакетах, у меня всегда были в рюкзаке. Они заверили, что там рыбы нет, так как мы будем работать преимущественно на высотах выше тысячи метров над уровнем моря. Пока мы работали в долине, мы все–таки ловили хариусов, даже, несмотря на то, что я не взял с собой удилище, так как там было изобилие молодых тоненьких и абсолютно прямых лиственниц. Потом мы поднялись высоко в горы, там были небольшие ручейки, в которых вряд ли могли водиться хариусы. Но как–то уже в середине сезона я сидел под обнажением и делал записи в полевом дневнике. Вдруг краем глаза заметил мелькнувшую тень в воде, я затих и стал пристально всматриваться в воду. Мне показалось, что я увидел легкое шевеление большого спинного плавника хариуса. Поймав кузнечика, я бросил его чуть выше по течению, на хороший кусочек обеда реакция хариуса была незамедлительной. Вокруг были только редкие кусты кедрового стланика с полусогнутыми кривыми стволами. Я выбрал самый длинный из них, ошкурил его, привязал к тонкому концу два крупных камня и повесил на скале. Через два дня было готово почти прямое удилище. Когда с соседнего обнажения вернулась Сарумовна, она не поверила своим глазам, я заканчивал чистить седьмого хариуса. Почти через день у нас в меню появлялись уха, жаренная или малосольная рыба.

Мы практически закончили описание разрезов и сбор фауны, пора было возвращаться на базу. В середине августа нас должны были вывезти на вертолете в Хандыгу, оттуда в Якутск и в Новосибирск, где 20 августа открывался 1–й Международный симпозиум по изучению ископаемых кораллов. В программе симпозиума значился и мой доклад. Погрузив все образцы, снаряжение и остатки продуктов мы поплыли на лодке по довольно спокойной не порожистой речонке. Первый день мы с удовольствием созерцали окружающий неброский пейзаж под звуки музыки, льющейся из радиоприемника и передаваемой радиостанцией «Маяк». Рощицы начинающих желтеть лиственниц на равнинных участках реки сменялись причудливыми скалами, напоминающими средневековые замки, когда мы проходили речные прижимы.

На второй день после одного из перекатов мы попали в быстрину, посередине которой под давлением течения колебалась вверх и вниз потопленная лиственница. Я не успел во вовремя правильно развернуть и сориентировать лодку. Меньше чем через минуту острая вершина дерева воткнулась в нашу лодку, из которой с шипением и присвистом вылетал дух. Один отсек лодки оставался целым. Несколько мешков полетели в воду. Карабин я кое–как успел поймать за ремень. Мы мгновенно соскочили, благо нас еще не вынесло на глубину плеса, и потащились к берегу. Мы потеряли в воде два мешочка с образцами, консервы и малогабаритную радиостанцию «Недра». Резиновый клей оказался просроченным — на дне банки остался твердый полупрозрачный комочек, который невозможно было извлечь наружу. Зашитой и заклеенной остатками лейкопластыря дыры хватало максимум на десять минут плавания. Мы решили оставить все лишнее, взять только образцы, тент от палатки и остатки продуктов. По расчетам через два дня мы должны добраться до базы. Там, взяв лошадей, я могу вернуться за оставленными вещами. Мы благополучно прошли весь день. Останавливались попить чайку. Вечером, натянув тент, поужинав и подложив по тент хвойных веток, улеглись спать.