Судьба - [2]

– Пожалуй, пойдемте, – промолвил художник и поднялся, чтобы взять шляпу.

Вениамин и Николай отправились в кофейню, где привыкли видеть пеструю толпу, всегда слегка возбужденную электрическим светом, шуршаньем женских нарядов, магическим сиянием глаз, ищущих и влекущих.

И на этот раз в кофейне было много публики, но иные почему-то не садились за столики, а стояли группами, громко разговаривая, жестикулируя, размахивая какими-то лиловыми листками. Один молодой человек, с бледным матовым лицом и сумасшедшими глазами, стал на стул и что-то крикнул о свободе и смерти. И все подняли руки, как будто для клятвы.

Публичные женщины с алчным любопытством смотрели на необычных посетителей и жадно слушали ораторов, оставив нетронутыми чашки кофе и бокалы мазаграна; лакеи глазели, разиня рот, не выпуская из рук салфеток; барышня-кассирша стояла на цыпочках, вытянув напудренную шею…

– Это, кажется, революция, – промямлил художник и стал зарисовывать оратора на чистой стороне прейскуранта.

– Ах, это, право, занятно, – сказал поэт, – но я должен отнести розы моим знакомым.

– Если вы идете на ту улицу, я пойду с вами, – пробормотал художник.

По странной случайности и Маргарита, и та, которую любил Николай, жили на одной улице. И Николай, не имея возможности войти к ней в дом, часами стоял под ее окнами.

Когда друзья вышли из кофейни, снежная мгла заволокла им путь. Снег падал большими хлопьями, влажными, теплыми, мягкими… Неожиданно в эти зимние дни наступила оттепель и возник голубоватый туман, окутав улицы своей пеленою. Туман, снег и огни фонарей – все было зыбко, странно и фантастично. Люди возникали из полумрака, подобно призракам, и вновь пропадали таинственно, покинув бледные круги, отброшенные мертвым светом электрических фонарей.

Друзья зашли в цветочный магазин и взяли букет из роз, приготовленный для Вениамина. Они вышли на улицу, слегка опьяненные влажным и дурманным запахом цветов, привезенных из Ниццы, томных, усталых от долгого пути… Николай и Вениамин прошли два бульвара, пересекли площадь, миновали собор и уже хотели по привычке идти на мост, как вдруг из тумана выросла какая-то дюжая фигура и загородила им дорогу.

– Вам чего надо? – крикнул грубый голос, и кто-то осветил фонарем двух приятелей.

– Нам надо перейти через мост, мы идем к знакомым, – сказал Вениамин, пожимая плечами.

– Нельзя туда, – крикнул тот же голос насмешливо и сердито.

Теперь, при свете фонаря, приятели видели, что на мосту стоит отряд солдат и какой-то фургон.

– Почему же нельзя? – спросил нерешительно Николай.

В это время на лошади подъехал жандармский ротмистр.

– Это еще кто такие? – крикнул он низким придушенным голосом: – кто такие? А?

– Будьте любезны, – сказал Вениамин, стараясь быть вежливым, – будьте любезны, прикажите пропустить нас через мост.

Вместо ответа ротмистр засмеялся и вышиб из рук Вениамина коробку с розами:

– Обыскать их!

Солдат с рыжими усами, лихо закрученными, взялся за шубу Вениамина, молвив:

– Раздевайся, барин.

После обыска, когда друзья надели свои холодные и влажные шубы, валявшиеся на снегу, жандарм сказал им, смеясь:

– Ну, проваливайте… Живо… Марш!

Они пошли вдоль набережной, прислушиваясь к солдатскому говору и смеху, звучавшим из мрака, в котором скрывался мост.

– Какая неприятная история, – сказал художник, вздрагивая при воспоминании о том, как солдатские руки обшаривали его.

– Мои розы! – вздохнул поэт, и ему представились нежно-алые лепестки, растоптанные на снегу.

– Мы, однако, попробуем перебраться на тот берег, – заметил Николай, – нас пропустят, вероятно, через Чугунный мост.

– Разумеется, – сказал Вениамин, чувствуя, что он не может не увидеть Маргариты и не прочесть ей новый сонет, ей посвященный.

Снег перестал идти, и среди перистых облаков медленно текла луна, почти полная, закутанная полупрозрачною пеленою. От ее холодного огня лучился неверный и таинственный свет, и при взгляде на черные тени, которые легли теперь по земле и стенам в разных местах, падало сердце, замирая жутко и сладостно.

– Как хорошо, – прошептал художник, улыбаясь: – гармония белого и черного. Как хорошо!

– Да, прекрасно, – согласился поэт: – явно, что мы не одни сейчас, живые и мертвые, и, быть может, еще не рожденные во времени – все присутствуют сейчас незримо: я слышу голоса, взывающие и поющие о любви.

– Может быть, – прошептал художник, который не слышал незримого хора и тайно предпочитал молчание.

Еще не дойдя до Чугунного моста, друзья встретили отряд жандармов, которые ехали с обнаженными шашками, блестевшими от луны.

Жандармы, заметив ночных пешеходов, прижали их к стене, наехав на них так, что лошади обдали им лица своим горячим дыханием и приятели почувствовали кисловатый запах лошадиного пота.

– Эй, вы! Куда прете? – гаркнул пьяный жандарм в шапке, съехавшей на затылок.

– Нам – на ту сторону, – сказал угрюмо Николай и попятился от лошади, которая нетерпеливо перебирала ногами…

– Проваливайте, пока целы, – крикнул жандарм, – да не очень разговаривайте, а то сейчас его благородие подъедет. Проваливайте.

– Пойдемте домой, – сказал Вениамин, чувствуя, что от ночных приключений у него подкашиваются ноги и он изнемогает.