Судьба Алексея Ялового - [2]

Чтобы дать представление об одном из эмоциональных стимулов, которые привели к созданию этой книги, я решил привести «исповедальное» начало своего доклада на Всесоюзном совещании писателей и критиков в феврале 1975 года в Минске, посвященном 30-летию нашей победы в Великой Отечественной войне.

«Лебеди прорезали туманную мглу, уходили ввысь и кричали так, будто прощались со всем, что было у них на земле…

Просыпаясь, я еще слышал гаснущие, щемящие вскрики — во сне ли, наяву ли, — но я знал, что с этого надо начинать — с госпитальных снов-видений, в которых так причудливо смешивалось бывшее и воссозданное воображением.

«Сыны мои, белые лебеди», — написал в одном из писем на фронт отец — школьный учитель.

И потом, через несколько лет, когда я уже закончил свою повесть «Куда вы, белые лебеди?..» и прочел стихи Расула Гамзатова, сначала прочитал, а потом услышал песню на его слова в исполнении Марка Бернеса, когда я прочитал вот эти строки:

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей… —

и только тогда, может быть, в полной мере осознал я ту внутреннюю символику, которая рождалась из всего, что видел на войне, на нашей скорбной и героической Великой Отечественной войне…

Теперь, через десятилетия, разве что в тяжелых снах доходят до нас прощальные голоса тех, кто шел с нами рядом по дорогам войны, кто в снежной мгле вставал в атаку, кто падал, сраженный вражеской пулей или осколком, кто всхлипывал во сне в землянке, вспоминая родной дом, мать, невесту…

Не будем стыдиться слез и горя.

Единственное, что мы можем, — помнить о тех, кто был тогда, в годы войны, с нами и кого нет сейчас среди нас, среди живых.

Белых лебедей, не долетевших до нашей победы в мае 1945 года! Рыцарей социализма, мужественных защитников прекрасного мира человеческой надежды!»

Но, конечно же, не только память прошлого властно возвращает нас в пережитое. Каждое поколение ответственно не только перед своим временем, но и перед будущим, и для искусства чрезвычайно важно понять и объяснить прежде всего свое время. Это свое время не измеряется одним-двумя годами, это десятилетия нашей жизни, это судьбы наших отцов и матерей, это мир наших детей, их надежды, их искания. Писатель обращается к разным поколениям.

И, конечно же, самый трудный, мучительно трудный вопрос, который встает хоть раз перед каждым человеком — ради чего, для чего я живу? — и побуждает размышлять, искать ответа, не всегда находить его и вновь искать.

Для меня именно этот вопрос, осознавался он или не осознавался, все равно был главным и тогда, когда я писал историю детства моего героя Алексея Ялового, и тогда, когда я рассказывал о его институтских годах, о начавшейся войне, о первых боях, и тогда, когда он, распластанный на госпитальной кровати, оказался на грани жизни и смерти.

Философия времени для меня не отвлеченное понятие, а мера глубины понимания эпохи, людей, их отношений. Меня иногда удивляло и поражало, сколь мало мы извлекаем из своего опыта, из того, что видели, знали, пережили, перечувствовали.

Когда я начал писать повесть о детстве, я с удивлением убедился в том, что уже там была почти вся жизнь: и радость открытий мира, и давящая, тяжкая власть горя и отчаяния, и воскресшие надежды. Во второй части этой книги, в повести «Куда вы, белые лебеди?..», герой сам рассказывает о том, что видел и пережил на дорогах войны.

«Жеребенок с колокольчиком» для меня особая книга не только потому, что она завершает трилогию, не только потому, что в ней повествование не ограничивается событиями войны, а доводится до наших дней, но и прежде всего темой, ее внутренней сутью.

Что держит человека на земле в критических, предельных обстоятельствах, когда, кажется, дунь ветерок — и свеча загаснет, когда, кажется, сделай малейшее усилие — и ты по ту сторону, где над тобой не властны ни боль, ни страдания? Только ли инстинкт жизни или нечто более важное, существенное, то, что в тебе в запасе, что накопилось годами пережитого, и, наконец, это то будущее, которого ты еще не знаешь, но которое тоже твое, ибо оно свидетельство того, что могло уйти без возврата вместе с тем мгновением, которое могло отделить тебя от жизни.

Мне, конечно, хотелось, чтобы Алексей Яловой хоть в какой-то мере выразил в своей жизни, в своем характере судьбы поколения.

Я не боялся того, что называют интеллектуальностью героя Мне казалось, что в этом было определенное достоинство, которое позволяло не просто фиксировать все то, что видел герой, так или иначе воспринимать его, но и пытаться осмыслить события и людей. Разные были люди, разные судьбы: герои, люди бескорыстного подвига, люди той спасительной доброты, которая так важна в трудные минуты твоей жизни, и подлецы, трусы, клеветники.

Рассказ о том, что было пережито, требует и того, что я назвал бы бесстрашием памяти. Не надо утаивать то, что было, потому что неправда может только унизить героическое время и героических людей.

Некоторые критики упрекали меня, говоря, что во многих событиях, которые сопутствуют, проходят рядом с Алексеем Яловым во всех трех повестях, заключен уже маленький роман. «Не слишком ли ты щедр, неэкономен?» — сказал мне один из моих друзей-писателей. Я думаю, что нет. Алексей Яловой все время сталкивается с людьми; одних он любит, принимает, других презирает и отвергает, но ведь каждый человек — это ненаписанная книга, и если, действительно, читатель ощутит, что за каждой из судеб тех, которые проходят рядом с Алексеем Яловым, — маленький роман, то это высшая награда мне, как художнику.