Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [71]

Поражение всегда порождает взаимные обвинения и упреки. Русские обвиняли союзников в вероломстве, а союзники более не видели необходимости скрывать свою убежденность в продажности, некомпетентности и зачастую трусости белых. Однако в Сибири был один вопрос, вызывавший резкие противоречия и возмущение как среди русских, так и в лагере их союзников: то, как Колчака отдали в руки его врагов.

Пока это было в их власти, верховные комиссары союзников официально гарантировали Колчаку личную безопасность. Генерал Жанен, как главнокомандующий всеми союзными войсками на Сибирском театре военных действий, получил от них приказ, совершенно ясно демонстрирующий их намерения и возлагавший на него ответственность за защиту адмирала, если тот обратится за этой защитой. Лишив Колчака его поездов и оборвав его связь с внешним миром, войска, подчинявшиеся Жанену, не оставили Колчаку никакого выбора. Адмиралу пришлось считаться с навязываемыми ему условиями охраны и перемещения, и 6 января он попросил, чтобы его взяли «sous la garde des Puissances Allies» («под охрану союзных великих держав»). Чехи обращались с адмиралом весьма сурово, но, несомненно, чувствовали себя ему обязанными. Жанен напомнил им: «Мы имеем международный мандат и обязаны защитить его». Флаги союзных держав, укрепленные на адмиральском вагоне, заявляли о статусе убежища. На этом фоне передача Колчака мятежникам в Иркутске – без возражений и явно по предварительной договоренности – деяние по меньшей мере некрасивое.

Верховные комиссары были шокированы и из Харбина, где застигли их новости, отправили генералу Жанену совместный протест в самых резких выражениях. Протест подписали Лэмпсон от Великобритании, Като от Японии и даже де Могра от Франции. В действиях чехов они усмотрели нарушение долга и призвали их главнокомандующего отчитаться. Очевидно, что инцидент захватил их врасплох, им и в голову не приходило, будто Жанен (даже не уведомивший их об аресте Колчака) позволит чехам обмануть их доверие. «Поступок генерала Жанена, – телеграфировал Лэмпсон в британское министерство иностранных дел 23 января, – тем более непостижим, что вышеупомянутое соглашение приняли в его присутствии и с его полного согласия; формулировки даже специально изменили по его желанию ввиду известных настроений чешских войск, коим предстояло выполнять условия соглашения».

Жанен, чья совесть была нечиста, давно ожидал неприятностей. Покинув Иркутск 8 января, он медленно двигался на восток, составляя по пути многочисленные телеграфные отчеты в Париж. В них он, пока мог, притворялся, что его отсутствие в Иркутске дело временное. «Ради нескольких дней, проведенных вне города», он доехал аж до Слюдянки в южной оконечности озера Байкал, но запасные пути там были забиты поездами, и он проехал еще сотню километров на восток до Танхоя. Здесь «из-за отсутствия хорошей связи» пришлось ехать дальше, до станции Мысовая. «В зависимости от обстоятельств, – сообщал он в Париж 12 января, – я вернусь в Иркутск или продолжу путь на восток». Если бы Жанен вернулся в Иркутск, его прибытие примерно совпало бы с приездом Колчака, однако, читая его мемуары и зная обстановку тех дней, можно предположить, что он об этом и не помышлял.

14 января Жанен был в Верхнеудинске, где американский гарнизон под командованием полковника Морроу держал под арестом одного из семеновских генералов, шесть офицеров и сорок восемь рядовых. То была команда бронепоезда, захваченная американцами после того, как они как-то ночью обстреляли один из их стационарных воинских эшелонов. Допросы пленников показали, что за последние десять дней они убили более сорока мужчин и изнасиловали и убили трех женщин. В силу необходимости их освободили 23 января – контингент Морроу отбыл во Владивосток. Скипетров и его компаньоны также вышли сухими из воды, ибо Жанену пришлось уступить давлению японцев, действовавших в интересах Семенова, и чехам, их арестовавшим, приказали освободить палачей. Восточнее Байкала трагедия сменилась театром ужасов.

Днем 14 января Жанена подозвали к телефону. Звонил Сыровой из Иркутска. Чешский главнокомандующий с тревогой докладывал о неприятностях, с которыми столкнулись тыловые эшелоны чехов. Шахтеры и железнодорожные рабочие бастовали, в Глазкове готовилось вооруженное сопротивление (это сообщение подвергалось сомнению). Ангарская бойня еще больше разожгла ненависть к Колчаку.

«Чешская армия была в опасности, и Сыровой предчувствовал, что сможет эскортировать адмирала только до Иркутска, – отмечал Жанен в своих мемуарах. – Я ожидал такого развития событий несколько дней и часто думал об этом, особенно когда мучился бессонницей», – продолжал он. Однако он по-прежнему проявлял если не полное безразличие, то отсутствие явного участия в судьбе Колчака. Только в конце длительной встречи с делегацией Политического центра, приехавшей к нему в Верхнеудинск 16 января, Жанен спросил: «Вы можете сообщить мне что-нибудь об адмирале?» Когда ему ответили, что накануне чехи передали им Колчака, он закрыл эту тему и почти сразу же распрощался. Делегаты были людьми скромными, почтительными и явно зависимыми от Жанена. Кажется странным, что он не сделал того, что на его месте сделал бы любой другой, – не спросил, как они собираются поступить с Колчаком, или не выразил надежду, что с пленником поступят гуманно.