Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [63]

Их уверенность таяла по мере приближения к цели почти 500-километрового путешествия. Чешские часовые – четверо днем и двенадцать ночью – охраняли коридор вагона Колчака. На многих станциях, уже захваченных мятежниками, толпились враждебно настроенные демонстранты. Разгневанные, отчаянно жестикулирующие толпы требовали выдачи адмирала и угрожали, что если чехи этого не сделают, то и угля не получат, а если захватят уголь силой оружия, то в обмен получат взорванные рельсы. В конце концов чехам всегда удавалось утихомирить толпу, но вскоре выяснилось, что только благодаря обещаниям довезти Колчака до Иркутска и передать его властям.

13 января поезд добрался до станции Половина, получившей свое название оттого, что она находится точно посередине между Москвой и Владивостоком. Здесь понадобилось сменить паровоз, но железнодорожники согласились на это лишь в том случае, если им позволят разместить в вагоне адмирала собственную охрану. Эти охранники должны были проводить Колчака до Иркутска и проследить, чтобы чехи действительно сдали его властям.

После долгих споров чехи уступили. Двенадцать вооруженных мужчин с красными розетками в петлицах разместились в коридоре. Чехи оставили лишь по одному часовому в каждом конце вагона. По оценке полковника Малиновского, охраняемые стали теперь арестантами. Питьевую воду, еду и топливо для обогрева с трудом доставали с самого отъезда из Нижнеудинска, а теперь все это в весьма скудных количествах можно было получить, лишь подкупив чехов.

14 января во время долгой стоянки в Иннокентьевской, в нескольких километрах от Глазкова, чешские офицеры намекнули кое-кому из штаба Колчака, что им лучше выйти как бы на прогулку и в поезд не возвращаться. Совету никто не последовал, но все почувствовали приближение беды. Сделали последнюю отчаянную попытку дозвониться до генерала Жанена. Как и все предыдущие, попытка оказалась тщетной.

До Глазкова добрались в середине следующего дня. На платформе выстроился отряд Красной гвардии числом около ста человек, однако перед вагоном Колчака расставили чешских часовых, и поэтому обитатели вагона еще надеялись на благоприятный исход. Утешал и вид японских солдат, топтавшихся на платформе и с любопытством их разглядывавших. Прошло десять минут, двадцать, сорок, прошел час, и ничего не менялось. Путешественники все еще находились под защитой союзных флагов и убеждали себя, что все будет хорошо. Какие-то австрийские военнопленные в обмен на деньги принесли им хлеб и воду.

В шесть часов вечера два чешских офицера поднялись в вагон Колчака и попросили встречи с одним из его приближенных штабных офицеров, полковником Ракитиным. Они объявили, что генерал Жанен через штаб Чехословацкого экспедиционного корпуса переслал им приказ передать адмирала Колчака местным властям. Охрана, предоставленная 6-м полком, уже собиралась покинуть вагон. Ответственность за вагон и его обитателей возлагалась на войска Политического центра.

Ракитин прошел в купе Колчака и сообщил ему новости. Адмирал потребовал, чтобы чехи повторили приказ ему лично. Все, что делается, сказали они, делается по приказу генерала Жанена, хотя им самим все происходящее совсем не нравится. «Значит, союзники предали меня?» – с горечью произнес Колчак, с виду совершенно спокойный.

В переполненном вагоне воцарилась паника, офицеры срывали погоны, выпрыгивали из распахнутых настежь окон или дверей, надеясь в последнюю минуту обрести свободу. Кое-кому с молчаливого попустительства чехов удалось скрыться до того, как красногвардейцы взяли под охрану вагон. Другие хладнокровно ожидали ареста, смирившись с судьбой. Вслед беглецам беспорядочно стреляли, но никого не ранили.

Через некоторое время Колчака и Пепеляева вывели из вагона, с ними в платье сестры милосердия вышла мадам Тимирева, отказавшаяся расстаться с адмиралом. Их плотно окружил отряд малочисленного войска Политического центра, однако двенадцать охранников, следовавших в вагоне от станции Половина, не желали покидать сцену в тот момент, когда на ней творилась история Сибири. Их интерес к заключенным носил «собственнический» характер – они не доверяли новым охранникам и хотели своими глазами увидеть, что произойдет с Колчаком. В конце концов они отправили с конвоем четырех человек, чтобы приглядывать за происходящим.

Конвой и арестанты перебрались через рельсы, отделявшие железнодорожный вокзал от берега реки и перешли в Иркутск по замерзшей Ангаре. Офицеры несли фонари, по поблескивавшему под луной льду метались призрачные тени. Лед был неровным, бугристым, повсюду торчали обломки льдин. В воронках, оставшихся после артобстрела десятидневной давности, мерцала темная вода. На полпути Колчак одной ногой продавил слабый лед и зачерпнул валенком воду. Охранники помогли ему снять валенок, вылить воду и снова обуться. «Merci», – поблагодарил Колчак. Охранники удивились (как, пожалуй, должны удивиться и мы), почему он решил поблагодарить их по-французски.

На противоположном берегу обнаружились штабной автомобиль и грузовик. За ними выстроился конный конвой. Колчака и Пепеляева посадили в штабной автомобиль, Тимиреву – в кабину грузовика, охранники сгрудились в кузове. Машины ехали медленно, чтобы не обгонять кавалеристов, и через пятнадцать минут остановились перед длинным каменным зданием на северо-восточной окраине Иркутска – городской тюрьмой, где пленников передали комендантской охране и ввели внутрь. Тюремные ворота за ними закрыли, кавалерийский конвой распустили.