Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [31]

Чехи были деморализованы по ряду причин. Легион, небольшой по численности, непрерывно участвовал в боевых действиях с конца мая. Действия эти состояли в основном из перестрелок и мелких столкновений, но солдаты несли потери и постоянно ощущали опасность, а на пополнение рассчитывать не могли. Особенно тяжело приходилось войскам на Волжском фронте. По сатанинскому приказу Троцкого численность Красной армии стремительно увеличивалась; ее боевые качества росли медленно, но верно. В начале сентября в ее рядах уже насчитывалось 550 тысяч человек, почти в два раза больше, чем во время челябинского инцидента.

Если находившиеся на фронте чешские войска были измотаны и недоукомплектованы, то отряды, спешившие на запад для их пополнения после освобождения Транссибирской магистрали, выглядели ничуть не лучше. Многие из тех солдат боями проложили себе путь от Урала до Забайкалья, и возвращение ради того, чтобы похоронить себя в центре России, совершенно не экипированными для зимней кампании, – слишком серьезное испытание даже для самых стойких. «Мы не испытывали особого энтузиазма перед лицом грядущих сражений», – записывал молодой офицер из 6-го полка, который, с боями пробившись из Челябинска к границе Внешней Монголии, потом вдруг оказался в Екатеринбурге. Когда же начались боевые действия, тот же офицер осознал, что «они очень сильно отличаются от сражений на востоке… Легион постепенно погружался в депрессию, росло ощущение несправедливости».

Чехи считали, что их покинули в беде. По мере того как они с тоской размышляли о своих обидах, разочарование уступало место озлоблению. Союзники никогда не давали им многословных обещаний о скорой помощи, но им позволяли, их даже поощряли делать подобные выводы. Никакой помощи они так и не получили. Их удостоили чести – 10 ноября в Екатеринбурге – взглянуть на полковой оркестр 25-го батальона Мидлсекского полка, но к тому времени отношение чехов к Антанте невозможно было смягчить отрывками из оперетт Салливана и Гилберта (Салливан – английский композитор, автор оперетт, написанных в содружестве с драматургом Гилбертом. – Примеч. пер.). Их чувства, хотя не совсем обоснованные, были вполне естественными.

Кроме всего прочего, чехам до смерти надоели русские. Много говорилось об идеологических различиях между демократически настроенными чехами и реакционным режимом Омска – их отказ продолжать борьбу преподносился как прямое следствие захвата Колчаком верховной власти. Об обстоятельствах прихода Колчака к власти мы еще поговорим, однако безразличие чехов к Гражданской войне начало проявляться за несколько недель до этого события, и они тогда уже начинали воздерживаться от активных боевых действий. Гайда, который в середине сентября вернулся во Владивосток и несколько дней провел на борту «Суффолка» в качестве личного гостя коммодора Пейна, называл положение легиона критическим, а свои войска – истощенными.

Вряд ли стоит подвергать их политическую искренность сомнению, однако публичные протесты (как, например, протест Чехословацкого национального совета от 22 ноября), которыми чехи встретили государственный переворот, вероятно, отчасти были инспирированы личным чувством. Так или иначе, чехи приняли решение отказаться от боевых действий в России, и насильственное свержение режима, под знаменем которого (или под одним из двух знамен которого) они прежде служили, давало им повод оправдать свое решение политическими принципами.

Если смотреть правде в глаза, чехи и ранее не симпатизировали даже самарскому правительству, которому они не приносили присягу и которое оказалось кучкой многословных, драчливых и неудачливых доктринеров. Отказ легиона от боевых действий главным образом подверг опасности правительственные войска, Народную армию, выступавшую под красными флагами. Антипатия к режиму Колчаку усилила решимость чехов (если ее еще было необходимо усиливать) не возвращаться на фронт. Утверждения, что они покинули фронт, не выдерживают никакой критики.

По существу, чехи были сыты по горло «славянскими братьями» как товарищами по оружию, независимо от политического мировоззрения этих родичей, навязанных им Вильсоном. Они насмотрелись на офицеров, нашедших «тепленькие местечки» в тылу, звеневших шпорами[24], роскошно одетых и окруженных женщинами, занятых развлечениями и интригами в городах, далеких от линии фронта. Они слишком много слышали о Семенове и Калмыкове. «Эти люди нужны на фронте, мы имеем право потребовать, чтобы они были здесь», – настаивала официальная чешская газета. Чехи слишком часто страдали от отсрочек обещанного, нарушенных обязательств, всеобщей безответственности, свойственных тому периоду. Их войска неуклонно редели из-за отсутствия пополнения, а войска их русского союзника, имевшего огромные резервы живой силы, – из-за постоянного дезертирства. За месяц до падения Самары из Самарской стрелковой дивизии дезертировали 3 тысячи человек. Нескольким храбрым русским офицерам – среди них Ушаков, Каппель и Войцеховский – чехи доверяли, за ними следовали, ими восхищались. Однако главный урок, усвоенный ими после челябинского инцидента в конце мая, заключался в том, что в Гражданской войне следует ни на кого не полагаться и ни от кого не зависеть. Чехи были практичными людьми и больше не хотели принимать участие в кровавом фарсе.