Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [28]

25-й батальон Мидлсекского полка получил приказ передислоцироваться из Гонконга во Владивосток через день или два после того, как американские предложения стали известны в Лондоне. Его перемещение, по существу, было язвительным, хотя и малозначительным ответом американскому правительству. Этот головной империалистический отряд, состоявший из людей, классифицированных В1 (то есть непригодных к действительной военной службе), остальной британский личный состав в Сибири нежно называл «грыжевым батальоном». «Бедняги. Их вообще не следовало присылать сюда, – отмечал в своем дневнике один из британских офицеров. – Они практически никуда не годились, когда появились здесь, и совершенно бесполезны теперь». В батальоне не было ни палаток, ни – еще более серьезное упущение – москитных сеток, их зимний гардероб составляли черные как уголь меховые куртки и шапки, не лучший выбор для войск, которые должны были сражаться среди снегов[20]. Батальоном командовал полковник Джон Уорд, член лейбористской фракции парламента из города Сток-он-Трент и один из инициаторов профсоюзного движения. Молодой офицер из персонала британской военной миссии прозвал его «хвастуном», и, вероятно, в этом был элемент истины, однако Уорд, кадровый солдат еще довоенных времен, был стойким и прямолинейным, типичным англичанином. Он опубликовал ценный, но не очень достоверный отчет о своих сибирских впечатлениях, в которых Омск оказался чуть ли не единственным правильно написанным географическим названием, не говоря уж о фамилиях.

Батальон, щеголявший тропическими шлемами, высадился во Владивостоке 3 августа и был восторженно встречен всеми, кроме угрюмых японцев, авангарда 12-й дивизии, вскоре тоже сошедшей на берег. Французы – колониальный батальон из Индокитая численностью 1150 человек – появились, чуть ли не наступая им на пятки. 27-й пехотный полк США прибыл с Филиппин 16 августа, 31-й пехотный полк – несколько дней спустя. Японский десант, за которым с бессильной тревогой наблюдали из Вашингтона, высаживался постоянно. К 21 августу Япония, заключившая соглашение с Китаем, взяла под свой контроль всю Восточно-Китайскую железную дорогу и уверяла, что эта мера предосторожности «не имеет никакого отношения к происходящей в данный период совместной интервенции во Владивостоке». Правительство Соединенных Штатов, с огорчением осознавшее, что оказалось в положении профессора Франкенштейна и все протесты, обращенные к созданному им чудовищу, лишь усугубят ситуацию, телеграфировало своему послу в Японии, что «не собирается ни одобрять, ни осуждать действия Японии в Маньчжурии».

Кроме генерала Отани, который командовал японцами и некоторое время считался командующим всеми остальными, военные представители Антанты высшего ранга прибыли на место довольно поздно. Первым явился американский генерал Уильям Сидни Гревс. За два дня до его прибытия (2 сентября) Чехословацкий корпус из Владивостока соединился в Забайкалье с основным контингентом легиона. Главная и почти единственная военная роль, отведенная Гревсу президентом в Памятной записке – то есть охрана тылов чехословаков, действовавших из Владивостока, – таким образом была снята с повестки дня.

По этому поводу Гревс впоследствии заметил: «Американским войскам в общем-то не оставалось ничего, кроме как выполнять мои инструкции, гласившие, что единственная законно обоснованная цель американских и союзных войск – охранять военные склады, которые могли понадобиться русским войскам». Но каким русским войскам – генерал понятия не имел. «Стоило мне выделить рубашку какому-нибудь русскому, – жаловался он впоследствии, – как меня тут же подвергали обвинению в том, что я помогаю стороне, к которой принадлежит получатель сей рубашки».

Сложную проблему Гревс пытался решить, применяя к запутанной ситуации самые твердые принципы невмешательства. Например, он настоял на том, чтобы американским войскам, охранявшим железную дорогу, не разрешалось открывать огонь, пока вероятные цели не начинали по-настоящему разрушать железнодорожную собственность. Хотя на практике младшие офицеры относились к своим обязанностям более реалистично, лицемерный нейтралитет генерала Гревса, по существу не позволявший ему сотрудничать с кем бы то ни было в чем бы то ни было, принес ему всеобщую непопулярность. И это в сочетании с глубоким недоверием ко всем союзникам, всем русским и большей части персонала собственного консульства со временем вызвало у генерала легкую форму мании преследования. Неприятное положение, в которое попал сей достойный и честный офицер, может служить предупреждением: военным не следует напрямую получать приказы от политиков.

Генерал-майор Альфред Нокс, глава британской военной миссии, добрался до Владивостока через несколько дней после генерала Гревса. Во всех войсках всех государств Антанты трудно было найти офицера, который знал бы о России меньше Гревса, и такого, кто знал бы больше, чем Нокс. Нокс работал военным атташе в Петрограде в 1910 году и на ту же должность вернулся в 1914 году; он следил за судьбами армий империи от Танненбергского сражения