Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [25]

На тотальное вовлечение чехов в Гражданскую войну повлияло несколько второстепенных факторов. Их русские офицеры, которых они, как правило, уважали, яростно ненавидели большевиков и стремились поддержать претензии Омска и Самары. Попытки распропагандировать легионеров с помощью чешских коммунистов вызвали недовольство в рядах чехов, и, более того, широко распространилось мнение – особенно после прибытия в конце апреля в Москву в качестве германского посла графа Мирбаха, – что именно Германия виновна во всех отсрочках и провокациях, а следовательно, своим ответным ударом по Советам они спасают Сибирь от красных не ради белых, а ради центральноевропейских держав.

Вдобавок чехи были убеждены, что им помогут, что Антанта запланировала скорую и крупномасштабную интервенцию и они войдут в состав огромной армии, наступающей на Москву. Это убеждение было основано не только на том, что желаемое принималось за действительное. В конце июня дипломатические представители ведущих держав Антанты передали чехам два на вид заслуживавших доверия послания, которые создавали впечатление о скорой интервенции и утверждали, что долг легиона – удерживать захваченную территорию. Одно из этих посланий – от американского консула в Москве – пришло в Самару и стало известно западной группе; другое, в котором французский посол упоминал интервенцию «в конце июня» и чехов, образующих «авангард союзной армии», было отправлено в Челябинск, и его адресатом оказалась центральная группа. Кеннан с большим мастерством размотал запутанный клубок недоразумений и ошибочных представлений, из которых возникли эти послания, причем авторы руководствовались самыми лучшими намерениями. Однако у чехов не было основания ставить под сомнение юридическую силу посланий, которые и послужили мощным стимулом для всеми покинутых и отчаявшихся войск.[18]

Таковы в общих чертах обстоятельства, которые привели к тому, что 7 июля Исполнительный комитет пензенской группы армий (самой западной группы, до того момента представлявшей арьергард) приказал лейтенанту Чечеку «изменить объект наступления: вместо дальнейшего продвижения на Восток пензенская группа должна остановиться и действовать как авангард Антанты с перспективой формирования нового Восточного фронта против немцев». В этих приказах игнорировались инструкции чешских политических лидеров, находившихся в Европе и во Владивостоке. Они основывались на четырех убеждениях:

а) что вскоре на Волге появятся мощные вооруженные силы Антанты,

б) что за советской властью стоят немцы,

в) что белые – верные и сильные союзники,

г) что Красную армию не стоит воспринимать всерьез.

Все эти убеждения были ошибочными.

Однако последнее из них в течение нескольких недель подкреплялось развитием событий на «новом Восточном фронте». Отчасти благодаря предприимчивости двух молодых и исключительно агрессивных белогвардейских командиров Каппеля и Войцеховского чехословаки и отряды самарского правительства не только сплотились, но и расширили подконтрольные территории на Волге. На Урале центральная группа со штаб-квартирой в Челябинске действовала столь же успешно. На юго-западе был установлен контакт с оренбургскими казаками, которые под предводительством атамана Дутова, пухленького бесталанного человечка со щенячьим взглядом, добавили сумятицы в неразбериху Гражданской войны, хотя не оказали сколько-нибудь заметного влияния на ее исход. На северо-западе чехи и белогвардейцы успешно двинулись на важный промышленный центр Екатеринбург и тем самым невольно спровоцировали вопиющее беззаконие, потрясшее весь мир и, пожалуй, особенно монархическую Британию, усугубив отвращение, которое советский режим вызывал в правых кругах Запада.

В мае в Екатеринбург привезли царя Николая II и его семью. Это был уже третий пункт их заточения. В Царском Селе на окраине Петрограда Временное правительство обращалось с ними с подобающим уважением – их заключение было не более чем домашним арестом. Однако волнения в столице в июле 1917 года привели к тайной перевозке царской семьи в Тобольск, сердце Сибири.

Условия их содержания, питания и конвоирования в этом отдаленном местечке после большевистской революции резко ухудшились. Царской семье приходилось терпеть мелкие унижения – все более разболтанная охрана лишала их самых маленьких радостей. Им запрещалось ходить в церковь, из рациона были исключены такие «роскошества», как масло и кофе, большую часть слуг выгнали. В общем, гайки закручивались.

В Екатеринбурге в двухэтажном доме, прежде принадлежавшем купцу Ипатьеву, жизнь стала еще более суровой. Их оскорбляли и унижали, плохо кормили, кроватей на всех не хватало. Охранники, часто пьяные, ни на минуту не оставляли их одних. Когда юные великие княжны отправлялись в уборную, сопровождавшие их мужчины толпились снаружи, выкрикивая непристойные ругательства и разрисовывая стены похабными картинками.

Первоначально большевики собирались устроить показательный суд над царем и царицей в Москве с Троцким в роли главного обвинителя. Однако жизнь разрушила эти планы. Екатеринбург, еще в апреле (по так и не выясненным причинам) казавшийся более безопасным местом для содержания царственных узников, чем Тобольск, через три месяца оказался под угрозой вторжения контрреволюционных войск. Существуют три возможных объяснения, почему советские власти не сделали очевидного: не вывезли Романовых до того, как положение Екатеринбурга стало критическим.