Суд скорый... И жизнью, и смертью - [15]

Шрифт
Интервал

Якутов шел вдоль обжорного ряда, шумели кругом пьяные голоса, и вдруг увидел Шурку Ястребова в драной шинелишке, на костылях и, хотя было по-осеннему холодно, босиком.

Якутов шел и вглядывался: он, не он? А тот под хмельком — со вчерашнего, видно, перепоя — ковылял на своей деревяшке, поспешал к кабачку, считая на заскорузлой, давно не мытой ладони мелочь — нахристарадничал, должно быть.

Бормоча что-то себе под нос, Шурка проковылял мимо, но какая-то сила подтолкнула Якутова к нему.

— Шурик?

— А? Чего? — Тот остановился, не понимая. И вдруг в его красных, запухших глазах вспыхнули радость и удивление. — Никак, Якут?

— Шурка!

— Он самый, друг. Только вот подкоротили малость, под Ляояном одну ногу закопать пришлось… Это твои, что ли? — Заслезившимися глазами Ястребов оглядел якутовских ребятишек.

— Ага.

— Стало быть; семья? Ну-ну, дай бог… А я вот видишь… — Ястребов разжал грязный кулак, там блестели медяки и две серебряные монетки. — Вот иду… — Он странным, потерянным взглядом посмотрел кругом, будто просыпаясь. — Слушай, Вань! Айда-ка ты со мной, вон видишь купца Хлопотова заведение… Поговорить мне с тобой охота, а так, без похмелки, не могу… Айда… И детишкам что-нибудь купим, требухи там жареной, каймаку. А?

Он смотрел на Ивана с такой просьбой, что Иван не мог отказать, хотя и не любил ходить по кабакам, а тем более не хотелось вести туда детей…

Они долго сидели за грязным, залитым пивом столиком, вспоминая прошлое. Детей Иван отпустил: дал им гривенник, и они побежали крутиться на карусели.

Гудели кругом пьяные голоса, кто-то пел, кто-то ругался на чем свет стоит, а Иван всматривался в отекшее лицо друга, всматривался с жалостью и, пожалуй, даже с ненавистью: до какого скотства может допустить себя человек. А Шурка, выпив стакан сивухи, смотрел осмысленно и зло.

— Ну и деваться, стало быть, некуда… Я ведь ее, Агриппинку-то, вот как любил! А тут как узнал — за будошника выскочила, — весь свет мне не мил. Первое время думалось: убить бы. А потом — шут с ней, пущай живет-тешится со своим селедошником… Уехал. И на работу никто не берет, какой уж из меня жестянщик, без ноги-то… Пить вот стал. Одна отрада: как зальешь зенки, не видать подлости этой всесветной… Веришь ли, Иван, — он понизил голос до шепота и воровато огляделся, — руки на себя накладывал, сорвалось… Ну да шут с ним!

Прямо оттуда, с ярмарки, из кабака, Иван привел Шурку к себе, — не мог же он бросить на верную погибель бывшего друга.

Наташа ничего не сказала, не попрекнула, только глаза стали построже, похолоднее. Выстирала она Шурке его бельишко, позалатала.

Повел его Иван в свой кружок в мастерские — пусть расскажет правду о войне, как Порт-Артур продали ни за грош, ни за денежку, как в Цусимском проливе загубили эскадру…

В тот день, когда пришли, дома застали Иванова брата — шел из церкви от поздней обедни, зашел по-родственному проведать.

В новенькой поддевке синего сукна, чистенький, напомаженный, сидел в переднем углу; Наташа поила его чаем. Хоть и не очень любит его, но встречает всегда ласково— как-никак мужнин брат.

Вот уж который год нашептывает он Наташе про рисковую Иванову жизнь — не доведет до добра крамола и бунтарство. Мог бы Иван, как и другие, освоить портняжное дело — ремесло. Шил бы пиджаки да поддевки — вот он и хлеб, кормись всю жизнь. Нагишом-то люди никогда не станут ходить.

Неодобрительно оглядел Степаныч колченогого, грязного Ястребова, притянул к себе племянника, сунул ему пряник.

— Ешь, племяшка, расти большой. Пойдем ко мне б подмастерья, я тебя всякому шву обучу, будешь жить не тужить. А? Вот гляди — сукно, дигональ называется, самые чиновники из такой дигонали сюртуки да мундиры шьют… А ежели ты в мастерские подашься, гляди, так же как дядья Большой Иван да Ромашка, по каторжной дорожке загремишь… А хорошего чего же?

— Ну, будет, брат! — остановил его Иван. — Твоя мудрость не по рабочему чину…

— А я, стало быть, не рабочий? По двенадцать часов в день хрип гну.

Иван знал, что в его отсутствие брат — дядя Степаныч, как его все кругом звали, — то и дело напоминает Наташке: дескать, старших братьев, Ивана Большого да Романа, угнали на восток, в ссылку ли, на каторгу ли, — пусть не баламутят мастеровых, не разводят смуту. То же, наверно, и Ивана меньшего ждет, по той же дорожке потопает, все ему плохо, все нехорошо: и попы, и цари, и генералы, и стражники, и кулаки, и фабриканты…

Сколько раз Степанычу передавали, что меньшой Иван то на чугунолитейном, то на лесопилке, то на чаеразвесочной фабрике с самыми крамольниками шушукается. И дошушукается. Нет, не одобрял этих тайностей Степаныч. Помолившись в пустой угол в братниной избе, осторожно предупреждал:

— Ой, гляди за ним, свояченя, гляди, Наташка. В тюрьму ворота широки, назад — щель…

…Господи, и зачем все это вспоминается? Зачем?!

И опять перед глазами — суд, колючие, холодные глаза, золото погон, холеные, унизанные перстнями руки на зеленом сукне, и над ними портрет царя.

«Когда и с какой целью вы, Якутов, вступили в преступную организацию социал-демократов?»

Опять! Ну разве можно рассказать этим сытым, жирным людишкам о том, что привело его, Якутова, в партию? Разве поймут? Им же не приходилось есть картофельные очистки и травяные лепешки, не приходилось гнуть хребет за жалкие гроши; им не выбивали в тюрьмах и на каторжных этапах зубы. Они равнодушно приговорили его к смерти, вышли из ворот тюрьмы, сели в ожидающие их санки и разъехались по домам — жрать, играть в преферанс, пить вино…


Еще от автора Арсений Иванович Рутько
Последний день жизни

Перу Арсения Рутько принадлежат книги, посвященные революционерам и революционной борьбе. Это — «Пленительная звезда», «И жизнью и смертью», «Детство на Волге», «У зеленой колыбели», «Оплачена многаю кровью…» Тешам современности посвящены его романы «Бессмертная земля», «Есть море синее», «Сквозь сердце», «Светлый плен».Наталья Туманова — историк по образованию, журналист и прозаик. Ее книги адресованы детям и юношеству: «Не отдавайте им друзей», «Родимое пятно», «Счастливого льда, девочки», «Давно в Цагвери».


И жизнью, и смертью

Жизнь, отданная революции, установлению справедливости на земле, — какой материал может быть привлекательнее для художника слова? Оглядываясь на собственную юность, я с чувством огромной благодарности вспоминаю книги, на которых училось мужеству мое поколение, — «Овод», «Спартак», романы Николая Островского. Вершиной моих собственных литературных устремлений было желание написать книгу о революционере, человеке бесстрашном, бескорыстном и сильном, отдавшем всю свою жизнь борьбе за справедливое переустройство мира.


Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель

Повесть «Ничего для себя» рассказывает об активной деятельнице Парижской Коммуны Луизе Мишель.


Суд скорый

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пашкины колокола

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
МашКино

Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.


Сон Геродота

Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Совершенно замечательная вещь

Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.


Мой друг

Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.


Журнал «Испытание рассказом» — №7

Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.


Шарло Бантар

Повесть «Шарло Бантар» рассказывает о людях Коммуны, о тех, кто беззаветно боролся за её создание, кто отдал за неё жизнь.В центре повествования необычайная судьба Шарло Бантара, по прозвищу Кри-Кри, подростка из кафе «Весёлый сверчок» и его друзей — Мари и Гастона, которые наравне со взрослыми защищали Парижскую коммуну.Читатель узнает, как находчивость Кри-Кри помогла разоблачить таинственного «человека с блокнотом» и его сообщника, прокравшихся в ряды коммунаров; как «господин Маркс» прислал человека с красной гвоздикой и как удалось спасти жизнь депутата Жозефа Бантара, а также о многих других деятелях Коммуны, имена которых не забыла и не забудет история.


Рассказы о Кирове

Сборник воспоминаний соратников, друзей и родных о Сергее Мироновиче Кирове, выдающемся деятеле Коммунистической партии Советского государства.


Апрель

Повесть «Апрель» посвящена героической судьбе старшего брата В. И. Ленина Александра Ульянова. В мрачную эпоху реакции восьмидесятых годов прошлого столетия Александр Ульянов вместе с товарищами по революционной группе пытался убийством царя всколыхнуть общественную атмосферу России. В повести рассказывается о том, как у юноши-революционера и его товарищей созревает план покушения на самодержца, в чем величие и трагизм этого решения.


Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

В книгу Антонины Георгиевны Голубевой вошли две повести: «Мальчик из Уржума» и «Клаша Сапожкова». Первая рассказывает о детстве замечательного большевика-ленинца С. М. Кирова, во второй повести действие происходит в дни Октябрьской революции в Москве.