Суд последней надежды - [19]

Тем не менее помощник прокурора хотел бы быть уверенным, что он сможет опознать Богги, который будет сидеть прямо перед ним. Он хочет услышать от мальчика, что он видел лицо убийцы, убегающего из домика Петерсена, и что этим убийцей был Богги.

Но мальчик возразил, что он не видел лица убийцы.

Из рассказа женщины выяснилось, что это помощник прокурора сказал ему: «Но я хочу услышать от тебя, что ты видел его. Ты же знаешь, что я официальное лицо. И я не стал бы просить тебя делать что-то противозаконное. Поэтому я и хочу, чтобы ты сказал: я видел лицо этого человека».

Растерянный и смущенный мальчик, тем не менее, отрицательно покачал головой. Он не может утверждать, что видел убийцу в лицо, поскольку этого не было.

В конце беседы помощник прокурора предупредил мальчика, что он не должен сообщать матери об их разговоре. И поэтому из школы мальчик вернулся домой настолько встревоженным и обеспокоенным, что даже не мог есть.

Мать стала спрашивать его, что случилось, но, помня предупреждение, он не захотел ей ничего рассказывать. Но встревожившись и чувствуя, что над сыном нависла какая-то серьезная опасность, она насела на него, пока он не сдался и, заливаясь слезами, не рассказал ей, что произошло.

Мать оказалась прямой и честной женщиной.

Взяв сына за руку, она прямиком направилась в офис прокурора, где шли последние приготовления к битве в зале суда, которая должна была развернуться на следующий день.

— Чего вы хотели от моего сына? — с возмущением спросила она.

Ничего нет удивительного, что прокуратура решила обращаться с ней очень осторожно. Ничего нет удивительного, что ее не просили в зале суда опознать Кларенса Богги. Задай они ей такие вопросы, она сказала бы, что, по ее мнению, Кларенс Богги — не тот человек, которого она видела, что у него другая комплекция, другая походка и что она уверена во встрече с настоящим убийцей, который бродил вокруг в то время, когда Кларенс Богги уже сидел в тюрьме. Рассказала бы она и то, что полиция отказалась приехать по ее звонку.

Необходимо напомнить, что к моменту начала нашего расследования со дня убийства Петерсена прошло пятнадцать лет. И мы уже не могли поговорить с этим мальчиком, потому что он вырос, стал молодым человеком, пошел на войну и отдал жизнь за свою страну.

С другой стороны, помощник прокурора, который так старательно обходил острые углы, сам был обвинен в преступлении и попал в тюрьму.

Так что в наших руках была версия, которую мы не могли проверить. Мать, естественно, не слышала разговора сына с помощником прокурора. Она знала только то, что ей рассказал сын, после чего она выразила в прокуратуре свое возмущение. Это была грязная и подлая история. Помощник прокурора пытался обмануть правосудие, убеждая мальчика, который только входил в жизнь, совершить бесчестный поступок, о низости которого он сам был прекрасно осведомлен, он пытался обречь человека на смерть, убеждая двенадцатилетнего мальчика: «Я официальное лицо. И я не стал бы просить тебя делать что-то противозаконное».

Таково было положение дел, когда мы приступили к расследованию дела Богги, первого дела Суда Последней Надежды, которое должно было доказать, оправдаются ли наши надежды и замыслы, хотя мы понимали, что столкнемся с плотно запертыми дверями, за которыми кроются темные и мрачные помещения.

Когда мы со Стигером обсуждали манеру подачи материала о деятельности следственного комитета Суда Последней Надежды, мы согласились, что не можем ждать, пока в расследовании будет поставлена последняя точка, и лишь потом рассказывать о нем читателям.

Мы чувствовали, что должны вести читателя за собой. Мы хотели, чтобы он ощутил интерес к делу восстановления справедливости. Мы хотели, чтобы читатель проникся вниманием к данному делу, и поэтому мы должны втягивать его в ход расследования.

Было решено, что мы проведем краткое предварительное расследование, после чего начнем работать непосредственно над делом, не предвосхищая выводов, виновен ли осужденный или нет, а просто исходя из того, что это дело нуждается в расследовании, в ходе которого читатели «Аргоси» будут, образно говоря, из-за плеча наблюдать за нашей работой.

Мы должны будем постоянно помнить, что Суд Последней Надежды — не журнал и не следствие в привычном понимании слова, а общество, непосредственно читатели журнала. И группа расследователей не представляет собой ничего иного, как просто группу расследователей.

По этой причине, вылетая в Вашингтон, я взял с собой портативную машинку и каждый день печатал на ней, подводя итог тому, что было сделано. Каждый вечер мы тщательно изучали протокол заседания по делу Богги, анализируя свидетельства и показания. Поскольку протокол состоял из нескольких томов, расписание было довольно напряженным. Днем мы беседовали со свидетелями. Вечером изучали записи и протокол, анализируя суть свидетельств. Рано утром я составлял отчет для журнала, и когда в нем скопилось достаточно материалов для первой публикации по делу Богги, Шиндлер вернулся в Нью-Йорк, а я отправился на свое ранчо в Калифорнии, взяв с собой протокол.