Суд над Иисусом - [15]

Как видим, версия «библеистов» о спасении общины от убийц Домициана с помощью некоторой фальсификации в Евангелиях каких-то фактов насчет роли Пилата и Синедриона формально выглядит вполне легитимной.

Иное дело — была ли версия «библеистов» о защите общины с помощью «пропилатовских» сюжетов Евагелий верной? Мне больше верится в иную версию, что изложена выше. То есть что для евангелистов, евреев по ментальной сути, обращавшихся в своих текстах тоже к евреям, римляне как объект вины вовсе не существовали. Римляне воспринимались как… скажем, некие силы природы. И гнев, презрение, негодование за казнь Учителя сосредоточилась только на виновных людях. На тех, кто, по мнению сочинителей первых еврейских сказаний о Иешуа, мог бы спасти Учителя — но предал его, отдав в руки дикаря.

Талмуд и «мидраши»

В пределах своей темы я не вижу смысла обсуждать, как и почему иудаизм и христианство разошлись в теологических вопросах. Еще в эпоху создания Евангелий отношения общин складывались напряженно, но тогда предполагался возможным компромисс и диалог. Напомню хотя бы послание апостола Павла «К римлянам»: «Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть израильтян, которым принадлежит и усыновление, и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетование. Их и отцы (видимо, праотцы? — М. Х.), от них и Христос по плоти, сущий над всем Бог, благословен во веки веков, амен» (9, 1–5).

Но шли десятилетия, и накалялись взаимная ненависть и презрение. Евреи никак не могли принять постепенно затвердевавшие центральные догматы христианской теологической мысли — Триединство и Боговоплощение. Сегодня, например, протестантские и даже некоторые католические теологи признают, что в Священных книгах христиан нет однозначных указаний на эти постулаты веры, но ясно же: отсутствие прямых ссылок не может в рамках специфического религиозного сознания иметь хоть какой-то серьезный смысл. «Вопрос не станет яснее, — писал выдающийся британский писатель-католик Честертон, — если даже и скажут, что Христос не называл себя Богом. Ни одному пророку или философу, равному ему по мудрости, мы не могли бы это приписать. Допустим, что Церковь ошиблась, неправильно поняла Его. Но никто, кроме Церкви, так не ошибается. Магометане не приняли Мухаммеда за Аллаха, евреи не приняли Моисея за Бога. Даже если все христианство зиждется на ошибке, ошибка эта неповторима, как Воплощение» (7).

Для любого верующего еврея неприемлемым оказалось бы типичное для христианина рассуждение выдающегося богослова и логика Оккама («бритву Оккама» на уроках физики и логики вы помните? Это тот самый!): «То, что Бог принял человеческую природу, является вопросом веры. Не заключает в себе противоречия, если Бог примет и ослиную природу. На том же основании он может принять природу камня или дерева». Я выше упомянул об этом типично христианском взгляде на мир: Бог реет, где хочет, Бог выбирает, кого, что и как хочет — не за заслуги, а по неисповедимой для смертных Своей воле и мудрости. Евреям же подобное воззрение принять было немыслимо: у них, как выше тоже упоминалось, даже и Бог ограничен — властью Торы. Для евреев, если Оккам прав, почему бы Ему не принять и форму золотого тельца, если Бог вдруг захочет облечься такой образ?

Но высказаться так, что отношения обеих религий оказались лишь ненавистно-отталкивающими, все-таки неточно: по началу, во всяком случае, все складывалось куда сложнее.

Иудаизм рассматривался христианами как Богоучение, которое некогда было великим, но просто исчерпало свою былую историческую роль на Земле — с появлением Иешуа. Теперь оно не более, чем «скорлупа», оставшаяся от вылупившегося из него плода — Нового завета Бога с Новым Израилем (церковью). Иудеи же, отказавшиеся признать сей факт, очевидный для их оппонентов в силу земного торжества христианства, были не более, чем закосневшими в ритуализме жестоковыйными упрямцами.

С другой стороны, трудно было убежать от того факта, что обрядовая и богословская традиции христианства все же были порождены иудаизмом, что они постоянно напоминали старую веру. Потому-то церкви и приходилось очищать обычаи и установления — чтоб постепенно отделяться от иудейских предшественников, географически ведших службы совсем рядом, по соседству (летосчисление «от сотворения мира» поменять на «от Рождества Христова»; выходной день — перенести с субботы на воскресение; пасхальную мацу (в Евангелии — «опресноки») заменить на кулич; обязательный покров головы у евреев на обязательное обнажение ее перед Богом у христиан и пр.). Но все рано, все равно… Как быть с собранием верующих для молитвы?! Как с публичным чтением Писания и проповедей (это — вариант чтения Торы и пророков в синагогах)?! Но крещение — оно так напоминало еврейское ритуальное омовение в миквах?! Да и евхаристия? Когда каждый год на Пасхальных седер я преломляю мацу, как сделал это в Тайную Вечерю Иешуа, отпиваю из ритуального кубка сладкое вино («кос шель браха») — не могу же я, человек из России, не вспомнить про преломляемый на Пасху в другой стране хлеб или принимаемую чашу церковного кагора…