Суд королевской скамьи, зал № 7 - [27]

— Ты наивный человек, Терри. Перед войной в Польше жило несколько миллионов евреев. Мы получили независимость только в конце Первой мировой войны. Евреи постоянно пытались снова ее у нас отнять, они всегда были среди нас чужими. Они были душой Коммунистической партии, это они виноваты в том, что Польшу снова отдали России. С самого начала это была борьба не на жизнь, а на смерть.

— Но почему?

Адам пожал плечами:

— В нашей деревне все были в долгу у евреев. Ты знаешь, как я был беден, когда приехал в Варшаву? Первые два года моей комнатой был чулан, а постелью — куча лохмотьев. Чтобы иметь возможность позаниматься, мне приходилось запираться в уборной. Я все ждал и ждал, когда меня примут в университет, но мест не было, потому что евреи пускались на любые уловки, чтобы обойти процентную квоту. Ты считаешь, что система квот несправедлива? Но если бы не она, они скупили бы все места во всех аудиториях. Их хитрость и коварство превосходят всякое воображение. Евреи, профессора и преподаватели, пытались контролировать все стороны университетской жизни. Они совали свой нос повсюду. Я вступил в Национальное студенческое движение и гордился этим, потому что там я имел возможность бороться с ними. А позже евреям-врачам доставались все лучшие места. Однажды мой отец допился до смерти, и матери пришлось работать до конца своей недолгой жизни, чтобы расплатиться с евреем-ростовщиком. Я всегда стоял за польский национализм, и за это мою жизнь превратили в ад.

Юноша взглянул на своего учителя. Он испытывал отвращение к самому себе. Он же видел, как Адам Кельно нежно успокаивал перепуганного ребенка из племени улу и утешал его мать. Боже, да разве мог доктор Кельно употребить медицину во зло?

«Холокост» лежал на столе — толстый том в сером переплете, на котором название и имя автора были напечатаны красными буквами в виде языков пламени.

— Автор, конечно, еврей? — спросил Адам.

— Да.

— Впрочем, это не важно. Про меня говорилось и в других книгах, которые они писали.

— Но эта — совсем другое дело. Она только что вышла; а меня уже спрашивали про нее с полдюжины знакомых. Рано или поздно какой-нибудь журналист обязательно до нее доберется. А теперь, когда вы возведены в рыцари, это будет сенсация.

Вошла Анджела. На ней был халат в каких-то несуразных цветочках.

— Что мне теперь делать? Снова бежать, чтобы спрятаться в каких-нибудь джунглях?

— Нет. Сражаться. Потребовать изъятия книги из продажи и доказать всему миру, что ее автор — лжец.

— Ты просто невинный младенец, Терри.

— Кроме отца и вас, у меня никого нет, доктор Кельно. Неужели вы прожили пятнадцать лет в Сараваке только ради того, чтобы в конце концов лечь в могилу с этим позорным пятном?

— Но ты представляешь себе, с чем это будет связано?

— Я должен спросить вас, доктор, есть ли во всем этом хоть капля правды.

— Да как ты смеешь? — вскричала Анджела. — Как ты смеешь это говорить?

— Я тоже не верю. Смогу ли я помочь вам в этой борьбе?

— А ты готов оказаться в центре скандала? — спросила Анджела. — Готов попасть под огонь профессиональных лжецов, которых они приведут в суд? Тебе не кажется, что есть более почетный выход — ответить молчанием, сохраняя достоинство?

Терренс отрицательно покачал головой и поспешно вышел из комнаты, боясь, что не сможет сдержать слез.

Немало пива и джина выпили Терри и его друзья, немало озорных песен спели и множество животрепещущих мировых проблем обсудили со всей горячностью молодости.

Терри получил в свое распоряжение ключ от поликлиники доктора Кельно, находившейся в нескольких кварталах от дома, и по вечерам, когда она пустела, его приятели забывали о своих заботах, развлекаясь с многочисленными юными дамами на перевязочных столах и раскладушках, благоухающих дезинфекцией. Они не считали это таким уж большим неудобством.

Потом пришло Рождество, было съедено несколько индеек и гусей, и каждый гость получил по скромному, но тщательно выбранному и смешному подарку. А на долю доктора Кельно досталось множество никчемных безделушек, от всей души преподнесенных его пациентами.

Рождество как Рождество — никто из гостей так и не догадался, что в это время переживали хозяева. Все вернулись в Оксфорд веселые и довольные.

Адам и Терри распрощались сдержанно. Когда поезд отошел, Анджела взяла мужа под руку, и они покинули величественное викторианское здание Пэддингтонского вокзала.

Сэр Адам Кельно шагал по узкой Чансери-Лейн — главной артерии британского права, начинающейся домом Обществом юристов и заканчивающейся книжным магазином юридического издательства «Свит энд Максвелл». В витрине магазина готового платья «Ид энд Рейвенскорт», который обслуживает представителей этой профессии, был выставлен обычный ассортимент мрачных судейских и адвокатских мантий и серых париков, не претерпевших никаких изменений с незапамятных времен.

Адам остановился перед домом 32Б. Это было узкое четырехэтажное здание — одно из немногих уцелевших после опустошительных пожаров, которые бушевали здесь столетия назад, кособокий и неуклюжий памятник XVII века.

Второй и третий этажи дома занимала адвокатская контора «Хоббинс, Ньютон и Смидди». Кельно вошел и стал подниматься по скрипучей лестнице.