Суд идет. О судебных процессах прошлого: от античности до новейшей истории - [39]
– Православной! – говорил он. – Бога ради, ради Криста… Коди кабак, коди кабак, сделай милость.
– Тронулся старик, – сказал кто-то с сожалением.
– Коди кабак, слушай! Может, кто калякать будет. Кто ее убивал, может, скажут. Криста ради… кабак коди, слушай…
– Уведите их в коридор, – распорядился кто-то из судейских.
Обвиняемых вывели из зала…»
Мы прочитали. Мы с Маней смотрим друг на друга невидящими глазами. Словно мы побывали в зале елабужского суда, сами видели деда Акмара, сами слышали его наивную и трогательную мольбу, чтобы православные люди шли в кабак и прислушивались там к тому, что «калякает» (говорит) народ…»
5 мая 1892 года молодая девушка отправилась из родной деревни Чулья (менее тридцати дворов, около двухсот жителей, все русские) в расположенную в трех километрах северо-западнее деревню Анык (около двадцати дворов, около двухсот жителей, большинство русские), где жила ее бабушка. Из Чульи в Анык вдоль леса шла круговая дорога, проезжая для телег, но девушка отправилась напрямик по узкой тропе, пересекающей заболоченную низину, по которой протекает речка Люга. Через несколько лет Владимир Галактионович Короленко так опишет это место: «Трудно представить себе место более угрюмое и мрачное. Кругом ржавая болотина, чахлый и унылый лесок. Узкая тропа, шириной менее человеческого роста, вьется по заросли и болоту. С половины ее настлан короткий бревенник вроде гати, между бревнами нога сразу уходит в топь по колено; кой-где между ними проступают лужи, черные, как деготь, местами ржавые, как кровь». Поперек тропы лежал человек, верхняя часть туловища была с головой накрыта азямом, традиционным крестьянским кафтаном из домотканого сукна. Девушка решила, что он пьян, и прошла мимо. На следующий день, когда она возвращалась обратно, азям лежал отдельно, и было видно, что тропу перегораживает обезглавленное тело.
Владимир Короленко (фото 1890-х гг.)
К моменту появления полиции у тела побывали жители обеих деревень, и вокруг было вытоптано немалое пространство. Судя по протоколам, составленным урядником и приставом, в промежутке между двумя осмотрами тела с ним происходили кое-какие превращения: менялось положение тела, одежда тоже описана по-разному.
Личность убитого была установлена. Им оказался Конон Матюнин, крестьянин из заводского поселка, расположенного примерно ста километрами южнее места происшествия. Как будет установлено позже, Матюнин, страдавший приступами «падучей болезни», то есть, по-видимому, эпилепсией, ходил по окрестным деревням и побирался. Накануне того дня, когда девушка первый раз видела тело на тропе, он ночевал в одной из деревень, километрах в пяти от этого места.
Пристав Тимофеев прислушался к разговорам русских крестьян Чульи и Аныка, в которых звучало мнение, что убийство – дело рук жителей расположенного примерно в пяти километрах к юго-западу от Чульи удмуртского села Старый Мултан (около семидесяти пяти дворов, более четырехсот жителей, преимущественно удмурты). Один из жителей Чульи намекнул приставу, что удмурты практикуют принесение человеческих жертв своим языческим богам. Несколько мултанцев присутствовали при осмотре трупа и пытались обратить внимание Тимофеева на окровавленные щепки, лежащие рядом с телом, но пристав, уже привлеченный версией о ритуальном убийстве, выбросил их в болото.
Вотяки (отяки, воть) – старое русское название удмуртов, коренного населения Северного и Среднего Поволжья и Прикамья. Язык относится к финно-угорской группе уральской языковой семьи. Под влиянием русификаторской политики властей к концу XIX века значительная часть удмуртов приняла православие, но не отказалась при этом от родовых верований, основанных на идее борьбы доброго и злого начал и трехуровневой космогонии (деление мира на Верхний, Средний и Нижний). Большим уважением пользовались у удмуртов жрецы, резники, знахари и старики.
Забегая вперед, скажем, что внимательный и непредвзятый осмотр места происшествия даже без участия врача должен бы был «похоронить» ритуальную версию, выдвинув на первый план предположение об инсценировке. Целый ряд улик указывал на то, что жертва была убита непосредственно на месте обнаружения тела. Окровавленные щепки, от которых пристав так преступно и легкомысленно избавился, видимо, были от бревен гати, на которых жертве отрубили голову. Под трупом обнаружилась прядь ровно отрезанных светлых волос; очевидно, что эта прядь попала под топор. Более тщательный осмотр окрестностей мог бы привести к обнаружению головы, которую убийца или убийцы зашвырнули в болото в сотне метров от тела; она будет найдена через несколько месяцев после окончательного решения дела в считаных метрах от того предела, до которого доходили поиски в 1892-м. Единственное серьезное возражение против того, что место убийства и место обнаружения жертвы совпадают, заключалось в том, что лапти убитого были чистыми, что было бы решительно невозможно, если бы он шел по заболоченной тропинке; однако в составленном приставом протоколе значится, что лапти завязаны плохо. Вероятно, их сняли с мертвого и почистили, а затем надели обратно.
