Сучья кровь - [14]

— Что, Рута… Я злой с ней, да? Да, злой… Это во мне накопилось, Рута. Прости. Прости… Я-то на самом деле, ты знаешь… Добрый. Только грустный и потому — злой.

Ксен опустил лицо в сложенные лодочкой руки и провёл ладонями по голове. Почти лысая. А ведь когда-то такой металлюга был. На концерты ходил. Пиво пил по идейным соображениям. Не как сейчас — тупо пить, чтобы пить. А пил, потому что пиво. Потому что молодой. Потому что сила в крови играет, потому что буянить и ломать всё можно. А сейчас — просто. Привычка какая-то, пиво. Пиво, друзья. Всё по привычке. И голова, голова, боль — почти не переставая.

— Голова у меня, Рута, болит.

Толпы людей в чёрном. Люди с длинными волосами, люди с шипами и металлом. Люди металла. В коже и нашивках любимых групп; у каждого — свои, но никаких претензий. Слушай, что хочешь, хоть рок, хоть панк, хоть гранж, хоть джаз — но всё же лучше, конечно, металл. Слушаешь с нами? Ты наш. Наш человек. И не надо больше никаких доказательств.

— Ксен! Ксен, открой пиво!

Женька вылез откуда-то из пьяной массы, с сигаретой в зубах и восторженно жестикулировал поллитровой бутылкой пива.

— Счас, — остановил Ксен сатаниста, объяснявшего ему про Апокалипсис. — Счас буду, погодь.

И подбежал к Женьке. Тот уселся на лужайке и улыбался. Из клуба гремела музыка, на небе светили звёзды, в руках уютно лежало пиво, и казалось, всё, всё ещё будет. Всё будет так, как надо, и никак иначе, потому что Ксен умеет открывать пиво зажигалкой.

— Какой же ты бухой, — захохотал Ксен, выхватив из рук Женьки бутылку. Открыл со щелчком и протянул обратно, но Женька не взял.

— Эту я тебе принёс… Вот, мою тоже открой.

Ксен открыл вторую и сел рядом — не особо всматриваясь в темноту, нет ли там на газоне какашек собачьих или ещё какой грязи. Просто сел. Из толпы металлюг донеслись крики, пьяные, радостные крики… Крики свободы, радости, молодости, и вообще, всего прекрасного в этом мире. Металлисты стояли хаотично, в радиусе тридцати-сорока метров от входа, курили и говорили о жизни. Чувствовали её. Наслаждались ею. Присмотревшись к этой чёрной массе, можно было различить определённую структуру — стояли всё же не в полном хаосе, а кучками по три-четыре, по пять-шесть человек, и в каждой кучке говорили о чём-то своём. Где-то злобно рычали гролом про бензопилу, распиливающую череп полярного медведя-людоеда. Где-то обсуждали преимущества разных гадов и технологии вбивания в подошву гвоздей. Где-то гитару продавали, или покупали, или настраивали, или ломали по пьяни. Где-то о компьютерных игрушках говорили и ролевых играх, где-то об искусстве и вечности. Где-то магию и мистику обсуждали.

Но у всех было пиво.

Сигареты.

И право на жизнь.

Билет, пропуск в эту жизнь.

— А завтра опять в универ, — сонно припомнил Ксен, сделав пару глотков пива.

— Да забей ты на этот универ. Вон, глянь лучше, небо какое над головой… Нависло небо какое. Звёзды — наше солнце.

— Луна наше солнце, — сурово ответил Ксен.

Стукнулись бутылками, выпили.

— Там эти злыдни уже отвыступали? — Ксен кивнул на клуб. — Ну эти, у которых Танк на басах, и солист ежа съел…

— Не ел он ежа, блин, — заржал Женька. — Кто это такую фигню придумал? Он из ежа одного все иголки повыдёргивал, это да.

— Ну. А потом съел. А то нафиг иголки выдёргивать?

— Как нафиг, на амулеты!

— О!

Ксен вдруг вскочил, вытащил нож и поманил за собой.

— Ты чего, Ксен… Нормально всё, успокойся.

— Да я не за тем…

Они двинулись сквозь скопление народа, наружу, от клуба. Пару минут брели по улице, добрались до парка.

— Я сегодня днём видел… Где-то тут. Или дальше?.. Под деревом, дворник сгребал… Где же они были… Ну… Посвети, а?

Женька достал мобильник и посветил. Ксен с радостными воплями тут же бросился к одному из деревьев — там лежала кучка вороньих трупов. Женька последовал за ним, присел рядом и с интересом наблюдал за действиями друга. Ксен брал птичек и осторожно, с хирургической точностью отпиливал ножом их лапки. Напилил семь лапок. Ворон было четыре, но у самой здоровенной из них почему-то оказалась только одна нога.

— Держи, — Ксен протянул пять лапок Жене. — Друзьям подаришь, на амулеты. А одну себе оставь.

— Ты мой лучший друг, — сразу же ответил Женя и протянул одну лапку Ксену.

Ксен засмеялся.

— У меня уже есть две. Для себя и для Натки. Бери, друзьям подаришь, говорю тебе. Амулет из сушёной лапы ворона — это тру. Ведь приятно, когда дарят, и дарить приятно. А?

— Верно.

Снова стукнулись бутылками и выпили.

— Пойдём, там щас жосткие чуваки играть будут. Ой, какие жжжосткие! Да и Наташа заждалась. Да, Наташа…

— Наташа?

— Я, я…

Она осторожно поцеловала задремавшего Ксена. Вынула из его рук свою фотографию в рамке.

— Всё хорошо. Всё хорошо, Артур. Я дома.

Ксен поднялся со стула, крепко обнял её и заплакал.

Заставить себя? Да тьфу, что проще. Взял и сделал. Было бы желание.

А с другой стороны, вроде бы и желание есть, и надо, а не делаешь. Сидишь, ногами болтаешь, смотришь в окошко. А мимо ночные фонари, улицы, дома, люди… И ничего не делаешь. Сила воли слабая, может?..

Жене всегда в детстве казалось, что он самый умный. Не в том плане, что знает больше всех, а что в критической ситуации всегда останется трезв. Когда все сойдут с ума, или все влюбятся в Иуду, или страшные инопланетяне из буржуйских ужастиков заразят всех своими личинками — но только не его, не Женю. Женя останется один, но будет собой. Может, не самый мускулистый, не самый храбрый, не самый ловкий — но герой, он будет пробираться по туннелям, или сквозь людей будет пробираться, пробираться к свету. Мерил свою силу устойчивостью.