Субмарина «Голубой Кит» - [60]

— Бен, — она покачала твердую руку Коротышки, — Бен! Почему вы хмуритесь, ведь все кончилось хорошо?

— О нет, Катья, еще ничего не кончилось. Надеюсь, что вас отправят домой, а для нас, побоюсь, все начинается…

— Что — начинается? — удивилась Катя. — Вот он, связанный!

— О, если бы так… Помните, Катья, что посоветовал Жан Дювивье. Мы потайно от капитана подобрали вас в открытом море, с резиновой лодочки, помните! Так надо говорить всем.

Катер подошел к борту «Голубого кита». Вооруженные матросы помогли им сесть в катер и втащить Солану. Капитан Паук принялся выкрикивать непонятные слова, поджимал ноги, хватал зубами конвоиров.

Катя отвернулась.

После гудящей тишины на субмарине все звуки, даже вопли Соланы, казались мягкими и приглушенными. Он кричал то басом, то клокочущим гортанным голосом, лодку качало на зыби, а Катя смотрела на море и на серую «Жанну д'Арк», держась за руку Бена. Добряк Понсека своей широкой спиной старательно прикрывал Катю, чтобы она не видела гнусного зрелища. Девочке же было безразлично — кричи, хоть лопни! Капитан Паук перестал существовать, что ли; он остался в отсеках субмарины вместе с ужасом, вместе с долгими часами, которые Катя пробыла на его корабле. На решетчатом полу катера билась и выкликала кукла в синем мундире. Катя не ощущала ничего: ни страха, ни жалости.

Нарядный молодой офицер с крейсера и четыре матроса смотрели во все глаза на диковинных пассажиров. Экипаж катера выдерживал строгий нейтралитет; мол, арестант ваш, справляйтесь с ним сами, наше дело вас доставить. Офицер подал команду: мотор застрекотал, как швейная машинка, и белая лодка понеслась, подбирая воду под днище. В ушах зашелестел ветер, соленые брызги долетали до кормы. Сначала было заметно, как сужается полоса зыби между катером и серой «Жанной д'Арк», а потом крейсер начал расти. Он становился огромным и закрыл половину моря — приехали! По серому неровному боку, как по отвесной стене, спускалась лесенка с медными перильцами и площадкой посредине.

Понсека скорчил забавную гримасу и подмигнул, показывая вверх.

Там, где кончалась лесенка, высоко над их головами, чернели несколько фигурок, одна картаво кричала в рупор. Дювивье, морщась, перевел для Кати:

— Мадемуазель доставить на борт «Марианны», к флагману. Арестанта поднять на борт крейсера вместе с конвоем.

— Господа, поняли приказ? — осведомился офицер.

— Мы французы… — ответил Дювивье. — Счастливого пути, мисс, и помните мои советы… Жан, бери его!

Солану втащили на площадку трапа. Катя снова оставалась с чужими людьми — с нарядным офицером и с вооруженным матросом…

— Жа-ан! Мистер Ферри-и!..

— Бон вояж!.. — донеслось сверху. — Счастливого пути-и!..

Катер отвалил от площадки. Прощайте, прощайте! Счастливо тебе, коротышка Бен, и вам, «два Жана»! Проща-а-айте-е! Катя махала им изо всех сил, пока видела их на трапе. Вот к ним подбежали маленькие фигурки, помогают тащить Солану.

Вот Дювивье приложил руки ко рту и закричал:

— Помните… мои… советы-ы!.. Просите… разговора… с послом!..

— Мерси, Жа-ан! — провизжала Катя со слезами в голосе.

Прощайте, друзья! Храбрый Бен Ферри, и веселый Понсека, и умница Дювивье. Неужто никогда Катя не увидит их, настоящих друзей? Ведь они пришли, и освободили ее из кладовой, и поверили ее рассказу о рыбе! Катя могла гордиться — если подумать, из-за нее поднялся бунт на атомной подводной лодке… Удивительно, как долго они терпели проклятого Паука… Но куда же делась сама рыба? Капитан всё кричал, что она выпустила рыбу… Но ведь она не выпускала, кажется? Непонятно…

Катя не могла знать, что «Голубой кит» сполз на десять метров по обрыву подводного хребта как раз перед перемещением. Аквариум Мака встал на место носового отсека, и рыба была перенесена в Дровню вместо Кати. А институтская установка смогла поднять стошестидесятикилограммовую рыбу потому, что «Ясеня» оставили в Бухаре для надежности, для уверенности в Катином возвращении.

Она еще и еще раз оглянулась на крейсер. Палуба казалась вымершей. Что-то будет с друзьями и что будет с ней? Опять она одна осталась. Ей придется самой просить, чтобы ее отправили в Америку; Жан Дювивье велел просить, даже требовать, чтобы ее отправили в столицу Соединенных Штатов Америки — Вашингтон, в советское посольство. Ничего не рассказывать о себе, пока не встретится с советским послом. Ну попробуем. Она вздохнула прерывисто. Опять просить, объяснять, уговаривать…

Катя чувствовала — в ней изменилось очень многое за этот длиннющий день. Заносчивость, что ли, с нее слетела после капитана Паука? Страшней его Катя уж никого не встретит…

Она думала, а острый серый корпус «Жанны д'Арк» отодвинулся назад, почти к горизонту. Катер подходил к белой «Марианне», неуклюжей и спокойной на вид, не то что крейсер. Катя с трудом поворачивала шею, помятую пальцами Соланы, и чувствовала ужасную усталость. Ведь было уже около одиннадцати часов вечера по дровненскому времени, хотелось есть, хотелось спать. Надоели ей приключения!

Плохо было Кате. Спотыкаясь, она поднялась по короткому трапу в дверь, открывшуюся в белом борте корабля. Ступила на широкую палубу, выстланную дощечками, для храбрости держала голову высоко. Как нарочно, отстегнулась резинка на левом чулке, а ей было неудобно останавливаться и застегивать — офицер вежливо пропускал ее вперед. Ненавистная резинка и спустившийся в гармошку чулок сделали Катю вовсе несчастной — кругом все было такое огромное! Белые шлюпки издали казались небольшими, а на самом деле каждая могла вместить население большого дома. Шлюпки висели на могучих изогнутых виселицах, а над ними косо торчали круглые бревна — в обхват, оснащенные толстыми желтоватыми канатами… Целая толпа больших, шумных людей суетилась у борта, грохотали механизмы, и еще дальше, прямо из моря, медленно поднимался длинный, на половину корабля, полосатый корпус…