Стыдная тайна неравенства - [41]

Как отмечает автор лучшей биографии Кастро, Джорджи Энн Гейер, "…по сути своей он был и остаётся разрушителем… Он лично ответственен за раздувание напряжённых ситуаций в долгие кровавые конфликты — без его вмешательства они утихли бы гораздо быстрее и не принесли бы таких страданий".25 Тем не менее, половина мира — включая американскую культурную элиту — до сих пор видит в Кастро романтического героя, смело бросающего вызов чудовищу по имени "Американский империализм".

В Камбодже красные кхмеры захватили столицу страны Пном Пень в апреле 1975 года. Массовый террор начался на следующий же день. Всё население города, включая стариков, женщин и детей, было объявлено "врагами", ибо они в своё время не присоединились к наступающим на город коммунистам. Людей выгоняли из домов и бесконечными колоннами вели прочь из города в сельские районы, где у них не было ни убежища, ни еды, ни помощи. Многих убивали по дороге, душили пластиковыми мешочками, топили в каналах. (В какой-то мере эта трагедия показана в американском фильме "Killing Fields" — "Поля смерти"). Десятки и сотни тысяч умерли от голода и болезней. Такая же судьба постигла жителей многих других городов. По приблизительным оценкам, от массового террора в Камбодже погибло от одного до двух миллионов человек, то есть примерно 20 % населения.

На первый взгляд сроки начала террора в Камбодже выглядят отличными от СССР и Китая — он начался "слишком быстро". Но если мы будем отсчитывать не от победы красных кхмеров, а от падения конституционной монархии в 1953 году, тогда получим те же два десятилетия. Двадцать лет — это срок, за который в стране вырастает поколение без традиций, без представлений о социальной иерархии, о долге перед предками и потомками, о ценности человеческой жизни. Это поколение и пойдёт убивать бездумно, безоглядно, упоённо.

Конечно, географическое положение страны, характер лидера, международная ситуация могут сильно влиять на сроки и масштабы террора. Но всё же 20-й век выстраивает имеющиеся исторические примеры в слишком наглядную цепь и повторяет этот двадцатилетний интервал, отделяющий крушение старого порядка от начала массовых убийств:

Россия. Революция в 1917 году — Большой террор в 1937.

Германия. Революция в 1918—начало открытых антисемитских погромов в 1938.

Китай. Конец империи в 1945—Культурная революция в 1966.

Камбоджа — см. выше.

Мы не рассматриваем сейчас террор в таких странах, как Ливия под властью Каддафи, Ирак под властью Саддама Хуссейна, Иран под властью айятолл (список должен быть гораздо длиннее), простопотому, что информация о положении в этих государствах крайне обрывочна и часто недостоверна. Но когда она станет доступной, можно ожидать, что перед нами откроются те же страшные картины и с тем же ключевым элементом: там тоже убивать будут в первую очередь высоковольтных.

В 1920-е годы Пастернак писал в поэме "Высокая болезнь":

А сзади, в зареве легенд,

Дурак, герой, интеллигент,

В огне декретов и реклам,

Горел во славу тёмной силы,

Что потихоньку по углам

Его с усмешкой поносила…

Мы были музыкой во льду.

Я говорю про всю среду,

С которой я имел в виду

Сойти со сцены, и сойду.

Здесь места нет стыду.26

В этих строчках, по сути, даётся печально-красивая формула капитуляции высоковольтного. "Что ж, история выносит нам свой приговор. Мы оказались не нужны "тёмной силе" — давайте сойдём со сцены достойно".

В глазах русского интеллигента сражаться за сохранение иерархического порядка в обществе считалось просто аморальным. Это выглядело корыстной защитой собственных привилегий — ничем больше. Подобная гипертрофированная моральная чувствительность не давала ему увидеть, что и на нём лежит долг сдерживания зверя в человеческой душе. Что, "сходя со сцены", от открывает дорогу тёмной силе.

Если может человеческое сознание — китайца, немца, кубинца, камбоджийца, американца, русского — вынести хоть какой-то опыт, урок из истории вспышек массового террора в 20-м веке, то кратчайшая суть этого урока может быть сформулирована так:

Высоковольтные есть естественные и единственные стражи, охраняющие культуру и правопорядок в обществе; и там, где они будут вытеснены, уничтожены или, поддаваясь уравнительной догме, сами добровольно устранятся от дел, там весь народ неминуемо погрузится в пучину кровавого хаоса.

И здесь уже "есть место стыду". Тому стыду, которым мы окружаем дозорного, покинувшего свой пост.

II-4. СПОТЫКАЮЩИЙСЯ ИДОЛ ДЕМОКРАТИИ Азия, Африка, Россия

Христианство обещало людям искупление грехов, воскреcение из мёртвых и всеобщее равенство перед Богом.

Американская конституция провозглашает равенство людей в обладании неотъемлемыми правами — на жизнь, на свободу, на стремление к счастью.

Французская революция сделала своим лозунгом свободу, равенство, братство.

Нацизм объявил своей целью новый мировой порядок, подчинение низших рас высшим и равенство между членами высшей расы.

Коммунизм призывает к освобождению от оков собственности, воцарению всеобщего мира, равенству всех людей.

Как видим, крупнейшие массовые движения, вовлекавшие миллионы людей, при всей несхожести их целей и лозунгов, слово "равенство" писали на своих знамёнах непременно. Философ Розеншток-Хюсси, в свойственной ему парадоксальной манере, описывает, как формулировали лозунг равенства четыре великие европейские революции: "Русская (1917): каждый пролетарий — капиталист; Французская (1789): каждый талант — аристократ; Английская (1641): каждый джентльмен — король; Немецкая (Лютер, 1517): каждый христианин— священник".1