Стыд - [31]

– Что-то ты замолчал, – замечает Мадлен. – О чем задумался?

У Нюллета есть сотня ответов на этот вопрос. Он понимает, что почти все в его жизни поменяется. Прежде всего ему придется рассказать Эмме всю правду о Мадлен, что теперь вообще кажется абсолютно неуместным, учитывая, что они все равно расстались. Глупо разрушать доверие, которое они пытались построить вместе с Эммой ради благополучия Элли. К тому же он не хочет иметь какие-то отношения с Мадлен всю оставшуюся жизнь. С той самой женщиной, которая пыталась избавиться от Эммы, когда та вынашивала Элли.

– Мне интересно, как же ты себя чувствуешь? – спрашивает он, тщательно взвешивая слова. – Получила ли ты… ну, знаешь… какую-нибудь помощь со стороны?

– Не беспокойся обо мне.

Нет, уж твое-то состояние меня точно не заботит, я больше беспокоюсь о себе.

– Значит, ты оставила все позади? – осторожно спрашивает он.

Голос Мадлен кажется довольно грустным.

– Я не могу отрицать, что в моей жизни были тяжелые времена. Но теперь я преодолела себя. А еще мне есть за что бороться.

Нюллет с трудом может представить, что Мадлен станет ответственной матерью. Проблемы проникают в его жизнь подобно ядовитым стрелам. Как будто ему их не хватало…

– Было бы неплохо, если бы ты стал выплачивать алименты как можно скорее. Растить ребенка очень непросто, – говорит Мадлен и перечисляет все возможные расходы на подгузники, одежду и различные детские принадлежности.

Выплачивать алименты?

У Нюллета начинает кружиться голова. Это все по-настоящему?

– Если я вынужден платить деньги ребенку, которого никогда не видел, то я хочу узнать, действительно ли являюсь отцом. Я хочу сделать тест на отцовство.

– Звучит очень обидно, – говорит Мадлен. – Ты беспокоишься о том, что подумает Эмма?

Нюллет вздыхает.

– Нет, мы все равно больше не вместе.

Странно, но, кажется, для Мадлен услышанное не стало неожиданностью. Она даже не прокомментировала это.

– Разве ты не хочешь знать, как зовут твою дочь? – с некоторым разочарованием спрашивает она.

Он не отвечает и уже собирается положить трубку.

– Ее зовут Салли.

Это последнее, что он слышит, прежде чем бросить трубку. Сразу же после звонка он заходит в интернет и начинает искать информацию о тесте на отцовство.

Провести подобный тест можно очень просто и незаметно. Можно сделать это даже анонимно. Когда Нюллет читает о том, что около тринадцати процентов мужчин, прошедших тест, не являются отцами, в нем начинает зарождаться новая надежда.

Заранее подумайте, как вы поведете себя с женщиной и ребенком, если окажется, что он не ваш.

С этим он уже определился. Он полностью вычеркнет Мадлен из своей жизни.

Все, что нужно, – это один специальный набор, который доставят прямо в почтовый ящик через несколько дней. На работе ему доводилось делать экспресс-тесты сотням людей. Всего-то надо провести специальной ватной палочкой по внутренней стороне щеки.

Можно сделать тест так, что мать ребенка даже не узнает об этом.

«Отлично», – думает Нюллет и нажимает на кнопку «купить».

* * *

Мои братья стоят со своими рюкзаками в холле и смотрят на меня большими глазами. Больше всего на свете я хочу отправиться с ними в школу, но не могу подавить в себе тревогу. Всю ночь из комнаты мамы не доносилось ни звука.

– Я пойду только загляну к маме, – говорю я.

Каждый шаг вверх по лестнице дается мне очень тяжело. Я останавливаюсь у закрытой двери спальни.

– Мама? – зову я.

Обычно она что-нибудь бормочет в ответ, но не в этот раз. Я открываю скрипящую деревянную дверь и вхожу в комнату. Сначала я не понимаю, что вижу.

Пара ног, висящих в воздухе?

Какие-то они совсем синие и грубые.

Босые ступни мамы?

Я не могу сообразить – зрелище чересчур странное.

Ноги медленно раскачиваются взад и вперед, подобно потолочной люстре. Невозможно оторвать взгляд от частично стертого красного лака на ногтях ног. Думаю, что мне стоило бы предложить перекрасить их, чтобы она была еще более красивой и, может быть, радостной. Моему мозгу требуется несколько секунд, чтобы все осознать, и я поднимаю взгляд выше.

Как будто меня ударило электрическим током.

Крючок на потолке, на котором обычно висит люстра.

Веревка и петля. Тело матери.

Перевернутая табуретка. Белая ночная рубашка.

Нет, нет, нет!

Раздается мой крик, и уже в следующую секунду маленькие детские ножки быстрыми шагами поднимаются по лестнице. Они не должны видеть мать, которая висит на потолке. Я бросаюсь к двери и захлопываю ее. Закрываю ее на замок в последнюю секунду. Мой пульс учащается – сердце как будто вот-вот разорвется.

– Вы не должны входить! – кричу я.

Я слышу, как они плачут от страха, и хочу сказать им, что все будет хорошо, но именно в этот раз все утешительные слова застревают в моем горле. Тут соврать не получится.

Я встаю на табуретку и пытаюсь дотянуться до веревки, но мне это не удается. Мои руки недостаточно длинные, чтобы снять петлю с крючка. Мое лицо оказывается всего в нескольких сантиметрах от лица мамы. Я сталкиваюсь с ее носом, и ее глаза уставлены прямо на меня.

Стеклянный взгляд, синевато-фиолетовое лицо.

Я понимаю, что она мертва, но не могу перестать пытаться снять ее. Веревка сильно впилась в ее горло и оставила ужасные раны на нем. Я говорю с ней успокаивающим голосом. Я говорю, что все будет хорошо. Я прошу прощения за то, что мы не пришли к ней раньше.