Стяжатели - [23]

— Вот и прекрасно! Думаю, руководство фабрики пойдет ему навстречу и выделит место в общежитии. С одной семьей разобрались. Еще с одной — супружеской четой — поступим тоже справедливо: предоставим комнату за выездом. Вопрос по третьей семье, состоящей из одного пенсионера–инвали- да, тоже вполне решаем: определим инвалида в интернат, где все заботы по его содержанию и уходу возьмет на себя государство. Остается многодетная семья, к которой нужен особый подход, потому мы не имеем морального права не обеспечить детей жильем! Поэтому предоставим им трехкомнатную квартиру в новом доме, сдача которого намечена через две недели. Это будет тем более справедливо, что они стоят на очереди на получение социального жилья, но мы эту очередь ускорим, и не будем скрывать это. Надо подключить СМИ и всесторонне осветить намечающееся событие — и не только для жителей нашего района, но и для всей губернии, чтобы нас не могли упрекнуть в бездушии, а то журналисты любят раздувать из искры пламя!

На том и порешили. Когда после совещания все потянулись к выходу, Самохвалов окликнул мэра:

— Виктор Михайлович, задержитесь.

Афанасьев развернулся, тяжело сел сбоку от самохвалов- ского стола:

— Слушаю!

— Это я тебя должен выслушать. Звонил Шелупенко из Елани, главный губернский геральдист. Жалуется, говорит, что депутаты горсовета приняли решение о новом гербе, а ты не подписываешь!

— Чего нам всякую шелупонь слушать, если она историю разрушает! Думаешь, он только в одном нашем Княжске герб меняет?! Как бы не так! На все муниципалитеты губернии замахнулся, а их более трехсот! Где старый поменяет, где новый намалюет. Этому геральдисту лишь бы деньгу срубить!

— Шелупонь не шелупонь, а не он это придумал, и с государством не поспоришь! Там, — Самохвалов указал пальцем на потолок, — получше нас знают, кто что рушит, а кто нет. Так что подписывай решение депутатов и не раздумывай. Они тоже в этом вопросе люди подневольные. Не порть отношений ни с ними, ни с губернией!

— Мне можно идти?

— Иди и впредь будь оглядчивее!

* * *

О принятом решении погорельцы узнали через час. Их пригласили в администрацию и пообещали в ближайшие дни выдать компенсацию за утерянное имущество. Деньги небольшие, так как ни у кого из погорельцев имущество не было застраховано. Многодетная мать сразу преобразилась, услышав хоть о каких–то деньгах и квартире. Следом ушла супружеская чета. Только инвалид Алексей Павлович Наливай- ко да Шишкин не услышали ничего для себя хорошего и считали, что с ними поступили самым подлым образом. Они задержались в вестибюле администрации и тихо переговаривались, размышляя, что делать далее, и Шишкин собрался в юридическую консультацию, но Алексей Павлович остановил, тряхнув кудлатой головой:

— Не ходи! Скоро появится Подвиг — он всё разъяснит. А один ты ничего не добьешься, а он поможет, потому что всех этих прохиндеев держит в кулаке!

Шишкин не сразу понял, кто придет, и поэтому переспросил:

— Это Робинзон, что ли?

— Да, он самый — Яков Семенович! Я уж ему позвонил. Не вздумай при нем произнести свое дурацкое слово!

— Вам–то, может, разъяснит и поможет, а со мной всё ясно. Лишился я частной собственности! Поэтому ждать помощи неоткуда! Надо либо в общагу перебираться, если, конечно, место есть, или в деревню уезжать, если там материнский дом цел.

— Не спеши — мы еще повоюем и кое–кому нос утрем!

Николай более не стал что–то доказывать, потому что ничего не видел в этом трёпе для себя конкретного.

Подумав так, Шишкин, как ни странно, успокоился, словно заново начал жить, и теперь на всё, что происходило с ним и вокруг него, смотрел с иронией. Особенно, когда появился высокий, худой и безобразно, как казалось Шишкину, бородатый Робинзон, не обремененный ни головным убором, ни шарфом. Лишь распахнутая легкая куртка болталась на нем, а из–под куртки выглядывал пиджак с медалями. Алексей Павлович сразу познакомил Николая с Яковом Семеновичем, и тот воскликнул:

— Какая прелесть! Нас уже трое! Это очень даже конструктивная сила в отстаивании попранных прав!

В чем уж эта сила заключалась, Шишкин так и не понял, поэтому, когда Подвиг предложил всем вместе пойти к начальству, отказался от участия в этой экспедиции. И не потому, что чего–то или кого–то стеснялся, а не хотел, пусть и случайно, встретиться с Самохваловым, подозрения на которого сразу родились в Шишкине еще ночью, когда он только–только почувствовал запах дыма разгоравшегося пожара. А что? Дорогой Антон Тимофеевич легко мог организовать пожар. Поэтому Шишкин и заупрямился, а его товарищ по несчастью поддержал, на что Подвиг совсем не обиделся, но слегка укорил обоих:

— Скромность — самый быстрый путь к забвению, но я вас понимаю. Ваша стеснительность, неумение постоять за себя лишь придает сил и делает прозрачными мои поступки, потому что за других хлопотать всегда легче и почетнее, чем за самого себя!

Выяснив создавшуюся ситуацию с погорельцами, Яков Семенович откланялся и пошел на третий этаж администрации, весьма окрыленный создавшимся положением, словно радовался, что опять (в который раз!) понадобился его опыт. Ситуации эти были всем известные, год от года повторяющиеся, потому что они всегда, в основном, касались жилья. Всегда кто–то в Княжске оказывался обиженным, а то и обманутым. Очень часто люди оказывались в житейском тупике и вспоминали о Подвиге, как о единственном защитнике. Он был в Княжске для чиновников как кость в горле. В теперешней ситуации Яков Семенович твердо знал к кому обратиться за поддержкой, ибо нынешнее событие, в основном, замыкались на Алексее Павловиче Наливайко, наиболее уязвимом из пострадавших. И человек, который мог помочь в этой ситуации и к которому сейчас шёл Подвиг, был не кто иной, как Ефим Константинович Лаврик, связанный с ним общей страстью к шахматам. Эта страсть являлась главным аргументом, против которого Лаврик вряд ли устоял бы. Он сразу же принял Якова Семеновича, как только секретарь Леночка сообщила о посетителе. Даже прошел к двери и встретил Подвига у порога, усадил на стул напротив своего кресла. Налил водички из графина и сказал: