Ступени любви - [41]

Амадео не столько рассчитывал уничтожить убийц, сколько защитить спину Северино Ормани, но вскоре понял, что в этом нет нужды: тот двигался как смерч, и бросавшиеся на него падали, как филистимляне от мощи Самсона.

Тут вдруг случилось нечто совсем уж неожиданное: на самого Амадео яростно замахнулся мечом… Пьетро Сордиано, но не ударил, а вдруг сам упал, пронзённый коротким кинжалом, вонзившимся ему посередине лба. Лангирано почувствовал, как покрылся испариной, ибо узнал этот безжалостный удар Энрико Крочиато, который мелькнул за спиной Ормани.

Толпа бросилась к выходу. Упавших топтали ногами, многие были задавлены и покалечены. Амадео показалось, что он узнал Паоло Корсини, но тот быстро исчез куда-то. В живых оставался только старик Реканелли и Эмилиано Тодерини, и первый, видя гибель сыновей и спасение ненавистного Чентурионе, в неистовстве ринулся на Энрико Крочиато, и как не хотел Амадео обагрять меч кровью в храме Господнем, теперь он бездумно бросился на старика и ударил по запястью. Меч выпал, кровь обагрила и без того скользкий от крови пол, и старик рухнул на него, убитый успевшим повернуться Энрико.

Тут на амвоне появился граф Чентурионе, в одной кольчуге, без туники, с кое-как перевязанным и кровоточащим предплечьем, вооружённый мечем и коротким кинжалом, ринулся на Тодерини, но тот был уже оглушён Никколо Пассано и схвачен Эннаро Меньи.

…Тут меч выпал из рук Феличиано, зазвенел по ступеням и серебряный кинжал.

Челестино Чентурионе лежал в трёх шагах от выхода в притвор в луже крови, в спине его торчал кинжал с золотой ручкой. Под сводами храма раздался львиный рык, потом в шуме свалки погасло подавленное рыдание. Феличиано медленно опускался на колени перед телом брата, друзья столпились возле него, спинами ограждая от толпы, а Амадео посторонился, пропуская медленно подошедшую к телу брата бледную, как смерть, Чечилию. С храмовой росписи Воскресения на распростёртое тело мальчика смотрел Господь, белоснежные ризы которого тоже были забрызганы уже засыхающей кровью.

Последним подошёл перешагнувший через трупы Северино Ормани, страшный, окровавленный, тяжело дышавший, мрачно озиравший дымящиеся от крови тела. На храмовых плитах он насчитал дюжину трупов. Эмилиано Тодерини был пленён. Теодоро Претти слегка ранен, Урбано Лупарини, получив удар по шлему, плохо соображал, кравчий Джамбатиста Леркари был ранен в плечо. Ловчие Людовико Бальдиано и Гавино Монтенеро поймали ещё одного заговорщика, переодетого монахом, и Амадео теперь уже точно опознал в нём Корсини.

Разъярённая толпа горожан высыпала из храма, предала тела убийц самосуду, растерзав и осквернив их.

Пленников Эмилиано Тодерини и Паоло Корсини под охраной солдат отвели в подземный каземат. Толпы озлобленных людей ринулись в город, сотрясавшийся от криков, на головы врагов семейства Чентурионе сыпались неисчислимые проклятия. По улицам города волокли окровавленные трупы заговорщиков.

Дом рода Реканелли был осаждён, взят штурмом, разграблен и подожжён. Найденную в доме девицу Лучию Реканелли, выволокли из палаццо и хотели было казнить, но Амадео Лангирано сумел удержать руку мстителей, закричав, что девица нужна графу Феличиано как свидетельница, и под конвоем Эннаро Меньи привёл сестру убийц в замок, поручив её заботам Катарины Пассано.

Турнир был отменен. На замок снизошёл мрак, несмотря на палящее солнце. Друзья графа Феличиано снова собрались в храме, едва были вынесены тела раненых и изувеченных в толчее. Епископ Раймондо был мрачен, и зло проронил, что их провели, как мальчишек. Никто и не собирался травить Чентурионе, их просто отвлекли на ловлю отравителя. Мрачен был и Энрико Крочиато — супруга его не оплакивала брата, но погрузилась в пугающую летаргию, временами шепча имя Челестино и не сводя глаз с распятия.

Бьянка Крочиато, увидев поверженного Пьетро, в ужасе обернулась на Энрико.

— Это ты… Это твой удар, — взвизгнула она брату и в ужасе отступила — лицо Энрико было страшно искажённым.

Крочиато наотмашь ударил сестрицу по лицу.

— Что, сестрёнка, добилась своего? — злобно прошипел он, — не хотела видеть ни истинного достоинства, ни преданности, ни чистоты души, ни благородства, — но учить других — о, да! Сколько сведений вытащил из тебя этот подонок? Это ты сказала ему, что братья будут только на службе? Ты! Если бы не ты — Челестино был бы жив! Можешь забрать эту падаль, и оплакать, а потом тебе лучше всего исчезнуть… Может, примешь монашество? Правда, Господь не принимает горделивых… Едва не поссорила меня с лучшим другом, не разглядела подлеца у себя под носом, отвергла человека высокого благородства и предпочла ему изменника! Дура!

Бьянка сжалась и, затравленно взглянув на брата, убежала.

Амадео был готов убить себя за глупость, как он мог расслабиться и совсем забыть о планах Реканелли, и на мгновение пожалел, что его не прикончил Сордиано, потом Лангирано неожиданно спросил у Энрико, правда ли, что это он метнул кинжал в Пьетро? Крочиато заторможено, но отчетливо кивнул.

— Зачем?

Крочиато поднял на Амадео отсутствующие глаза и тут взгляд его прояснился.