Ступени - [15]

Мы медленно шли вдоль берега ручья, пока не добрались до выхода из парка. Там мы свернули на тускло освещенную улицу. Полицейский на велосипеде остановился прямо перед нами. Девушка шепнула мне на ухо, чтобы я ничего ему не говорил, поправила на себе порванное платье и отскочила на обочину в тень деревьев. Полицейский предупредил нас, что парк закрывается для публики после захода солнца и мы нарушаем правила, задерживаясь в нем. И уехал.

Мы пошли дальше, и я начал ощущать все нарастающее волнение, поскольку понял, что девушка собирается провести эту ночь у меня. Я размышлял, изменится ли ее поведение в постели после того, что произошло. Разумеется, мне было очень ее жалко, но одновременно с жалостью во мне все больше и больше укреплялось отвращение. Я все еще видел ее, распростертую на сырой земле с раздвинутыми ногами, видел, как ее тело оскверняют и терзают чужаки. Я не мог думать о ней иначе, чем об объекте для занятий сексом.

Рано утром она отправилась в больницу на обследование. Я надеялся, что она скоро поправится и мы сможем снова спать вместе. Постоянно я напоминал себе, что должен обращаться с ней ласково и нежно, но почему-то именно эта мысль меня особенно раздражала. Я вспомнил, как однажды смотрел выступление балерины, талантом которой я восхищался. Мне сказали, что она беременна, и я не смог удержаться, чтоб не представить себе, как болтается в животе при каждом ее прыжке еще не рожденное дитя.

Моя приятельница провела в больнице два дня. Когда ее выписали, она немедленно отправилась ко мне. Раздевшись, она показала мне, что синяки от ушибов почти сошли, а затем пошла в душ. Я принялся стелить постель.

Из боязни выдать мои сомнения я вошел в нее с такой стремительностью, что она даже не успела толком возбудиться. Сначала она застонала от боли, но потом овладела собой и стала просить меня ласкать ее так же, как это было принято у нас раньше. Но именно этого я и не мог заставить себя сделать. Потом она спросила меня, почему я стал таким грубым. Я сказал ей правду. Наши отношения изменились.

У нее стали случаться резкие перепады настроения: она была то тихой и задумчивой, то говорливой и нервно-возбужденной. Она постоянно повторяла, что доктора заверили ее: она в полном порядке, "словно ничего и не случилось". На последнюю фразу она особенно напирала, как будто могла вычеркнуть из жизни факт изнасилования, как и то, что, по ее утверждению, она была в это время в беспамятстве и ничего не чувствовала.

Во снах я видел, как она вылезает из раковины и, извиваясь, ползет ко мне. Затем каждый из нас внезапно оказывался самцом и самкой одновременно. Мы пытались проникнуть в наши отверстия, но только наносили раны друг другу своими твердыми органами. Затем, повернувшись спинами, мы падали рядом на землю, истекая кровью, которая изливалась из нас короткими пульсирующими толчками.

Ее тело стало вызывать у меня большее любопытство, чем раньше. Невзирая на мольбы и протесты и не останавливаясь перед насилием, я подверг ее ряду экспериментов. Я изучал ее реакцию на различные воздействия, исследовал ее и мучил; она превратилась для меня в объект, который я мог контролировать или воздействовать на него другими объектами. Я не останавливался перед тем, чтобы использовать искусственные приспособления, возбуждая ее или продлевая ее возбуждение. Она приписывала перемены в моем поведении произошедшему изнасилованию и постоянно спрашивала, кого я наказываю — себя или ее — за то, что случилось. Она также спрашивала меня, не скрываю ли я под маской жестокости любовь к ней, которую стыжусь проявлять.

В одну из наших встреч моя приятельница сказала, что у нее есть соседка; девушка влюблена в нее и уже несколько раз пыталась добиться взаимности. Я сказал, чтобы она привела эту девушку, и мы займемся любовью втроем. Я объяснил ей, что соседка не интересует меня как женщина: это просто еще один тип объекта, при помощи которого я могу возбуждать ее, а следовательно, и себя новыми способами. К моему удивлению, она не стала возражать и пригласила свою соседку.

Несколько дней спустя они появились вдвоем. Я заметил, что соседка принесла с собой вещи для ночевки. Я объяснил гостье, что разрешаю ей делать с моей подругой все что угодно, но сохраняю за собой право присоединиться к ним в любую минуту. Я подчеркнул, что именно мне она обязана возможностью испытать физическую близость с моей девушкой и, следовательно, должна во всем мне повиноваться. Она согласилась и провела с нами весь уикенд.

После этого происшествия моя приятельница начала часто выпивать. Я не запрещал — ведь алкоголь делал ее еще более податливым материалом для моих экспериментов. К тому же мне начинала нравиться безучастность, с которой она воспринимала все происходящее.

Как раз в это время один из моих знакомых затеял мальчишник. В тот вечер моя приятельница опрокидывала рюмку за рюмкой, явно недовольная тем, что я собрался на вечеринку без нее. Тогда я предложил ей составить мне компанию.

Вечеринка была уже в полном разгаре, когда мы пришли. Моя приятельница без колебаний включилась в веселье и пила со всеми гостями подряд. Я заметил, с какой фамильярностью она обнимала моих друзей и какими провокационными, почти непристойными шуточками она с ними обменивалась. Я почувствовал себя в ловушке; было понятно, что скоро она поставит меня в неловкое положение.