Стук - [34]

Когда он открыл их снова, Мерседес стояла перед ним. Коробка из-под бисквита была закрыта и стояла на столике, книги были убраны на полку. В комнате все еще висел тонкий туман и все еще струился одуряющий приятный аромат.

Мерседес протягивала ему желтый конверт.

– Estaba detrás de los libros6, – произнесла она и указала на нижние полки стеллажа. – Документос?

– Gracias, – сказал Мануэль, взял конверт и положил на стол, – muchas gracias7.

– De nada, doctor, de nada8, – сказала Мерседес, – qué Dios te bendiga9.

Она поцеловала его в лоб, подошла потом к столику, взяла коробку и покинула комнату.

Мануэль все еще сидел какое-то время в полутьме. Он уже давно не был так спокоен и расслаблен.

Наконец он зажег настольную лампу, еще несколько секунд привыкал к свету и только тогда открыл желтый конверт.

Там было письмо.

Прежде чем он развернул его, он прислушался. Разве это возможно, что в это время еще каркают вороны?

20

Праздник медленно набирал силу.

В связи с восьмидесятилетием матери Юлии все собрались в загородном ресторане, окна которого доходили до пола и открывали вид на Цюрихское озеро, на горы, поднимающиеся над его южным берегом, Этцель, Флубриг и Аубриг, цепь Гланера и Швейцарские Альпы за ними, тянущиеся от Глениша через Глузберг и через Клариды вплоть до сияющей белизны треугольника Титлиса.

Официантка обошла длинный стол с большой открытой фанерной коробкой, отец Юлии и брат матери, а также брат Юлии выхватили из нее по гаванской сигаре и, несмотря на мягкий протест матери Юлии, запалили их, и тонкое облачко медленно потянулось над их концом стола сквозь лучи солнца, которые преломлялись в нем. Прекрасная погода на улице делала пребывание в замкнутом помещении все более невыносимым.

Молодые люди уже пустились в бегство и развлекались на поле для мини-гольфа, которое тоже принадлежало ресторану. Томас, откликнувшись на настойчивое приглашение матери, пришел с Анной; она, Мириам и две ее кузины, Ладина и Луиза, теперь, смеясь, перекатывали мячи через площадку с искусственными земляными волнами, изогнутыми скатами и смехотворными прудиками – никто из них не был заядлым любителем гольфа, но это было здесь, наверху, единственным местом для развлечения. Томас следил за игрой с записной книжкой, куда он записывал все результаты.

Тем временем группа старейших и родственники, принадлежащие к следующему поколению, пребывали в сигарном дыму, и теперь им были предложены водка и ликеры. Обе тетки Юлии, сестры ее отца, заказали себе «Гран Марнье»; дядя Юлии, то есть брат ее матери, склонился к граппе; отец Юлии решил попробовать шнапс из айвы, который считался здешним фирменным алкоголем; и только мать Юлии попросила себе чай из мяты.

– Ты за рулем? – спросил Джино, брат Юлии, свою жену Летицию и поспешил присоединиться к заказу шнапса из айвы, тогда как Юлия вместе с Мануэлем остались с минеральной водой.

– Так сохраняем фигуру, не правда ли? – пошутил брат Юлии. – Я не прав или ты похудел? – спросил он своего зятя Мануэля.

– Может быть, – ответил Мануэль, – ты знаешь, что такое домашний тренажер.

– Вот видишь, это бы и тебе не помешало, – сказала Летиция мужу, который как раз выпустил из глотки облако «Гаваны» и с покрасневшим лицом вожделенно взирал на то, как ему наливали шнапс из айвы.

– До второй черточки, – вдохновил он официантку и, когда Летиция громко вздохнула, произнес: – Мама, в конце концов, не каждый день тебе восемьдесят.

Мама между тем выглядела удивительно свежо и бодро, сидя во главе стола с мужем, в окружении вишневых пирожных, конфет и букетов роз, перед ней стоял именинный торт с восемью зажженными свечами (по свече на каждое десятилетие) и лежал разноцветный конверт с сертификатом на двухнедельный отпуск на две персоны в отеле в Понтрезине, и довершал все это великолепие витой пирог, который испекли для нее Мириам и Томас.

– За нашу новорожденную! – воскликнул Джино, протянув свою стопку с двумя черточками в сторону матери, и все последовали его примеру, отхлебнули по глотку от своих крепких напитков, тогда как Джино хватило лишь одного глотка до своих двух черточек.

Родители Юлии жили, как и прежде, в своем доме в Фалландене, хотя содержать дом со временем становилось все труднее. Разница в возрасте между отцом и матерью составляла семь лет, и домашний врач отца Юлии уже произнес в разговоре с Мануэлем слова «старческое слабоумие». Старик вставал иногда в пять часов утра и одевался, собираясь на свою юридическую практику в Цюрихе, которая уже двенадцать лет принадлежала другому адвокату. Его жене приходилось тщательно прятать от него ключи от автомашины, чтобы быть уверенной, что он внезапно не уедет. Свои водительские права он обязан был сдать после того, как, будучи уже восьмидесятилетним, поехал на красный свет и столкнулся со стоящим автомобилем.

Юбилярше приходилось, таким образом, не только заботиться об их доме, который для двух стариков был слишком велик, но и об одном из его жильцов, который все больше терял представления о практической жизни. Но если Юлия заводила разговор о переезде, ее родители отвечали одно и то же, что это всегда можно будет сделать, когда придет для этого время. Проспекты квартир и домов престарелых, которые дочь им приносила, каждый раз исчезали, зато все чаще Юлия находила счета на оплату услуг водителей, зубного врача или психотерапевта. «Почему они не могут взять такси?» – спрашивала каждый раз Юлия по телефону, и, когда мать повторяла одни и те же оправдания, отец вмешивался в разговор, утверждая, что это чудовищно дорого. Брат Юлии, Джино, работал инженером-электриком на электростанции в Эндгадине и жил со своей семьей в Цернеце, поэтому вся тяжесть заботы о стариках ложилась на плечи Юлии.