Студия пыток - [60]

– Нет, вовсе нет.

Я не знал, что мне сделать, чтобы убедить ее в этом. Она опять зарыдала – старалась успокоить дыхание, но ничего не выходило. Я нежно обнял ее за плечи, и она прильнула ко мне. Так странно и непривычно было обнимать женщину, хрупкую и беззащитную. Будто обнимаешь птицу. Я погладил ее по волосам, они пахли ванилью.

– Продолжай.

– Я заранее поставила часы так, чтобы видеть их, и, как только время истекло, вскочила и накинула халат. – Она замолчала.

– На этом все кончилось?

– Не совсем. – Она утерла лицо рукой и вздохнула. – Только теперь не он, а я была возбуждена, и он об этом знал. Он стал упаковывать свое оборудование. Потом спросил: «Сколько стоит порезать тебя?» – «Простите?» – переспросила я, хотя прекрасно расслышала. Он повторил: «Сколько стоит порезать тебя?» Я почувствовала соблазн. – Она снова заплакала. – Он словно загипнотизировал меня. Я была противна самой себе. Со мной такое порой случается. Все это позирование и сопутствующие ощущения. Я даже хочу наказать себя, так, чтобы физическая боль заглушила душевную. Мне стало щекотно у плеч, в том месте, где он мог бы начать… Я помню каждое его слово: «Маленький порез, почти царапина. Одна боль отрежет другую и рассеет твои сомнения».

– Но ты не позволила ему.

– К счастью, нет, но был момент, когда я этого захотела.

Анна-Мария теперь рыдала по-настоящему. Плечи подрагивали под моей рукой. Я нежно прижал ее к себе, и она опустила голову мне на грудь. Она продолжала прерывистым голосом:

– Я сказала ему, что кое-кого жду. Она заплатил мне и ушел. Боже, это грех, но я никогда не была счастливее, чем в тот день, когда услышала от тебя о его смерти.

Я опять сжал ее плечи.

– Тебе не нужно ни в чем себя винить. – Она подняла лицо. На моей рубашке от ее слез образовалось мокрое пятно. Она потрогала его и засмеялась. Приблизила лицо ко мне. Наши губы соединились, и мы поцеловались, нежно касаясь друг друга языками. Я открыл глаза и увидел, что ее глаза закрыты. Я провел пальцем вдоль ее позвоночника. Она придвинулась ближе, и ее маленькие груди прижались ко мне. Я целовал ее щеки, ощущая языком соленые слезы. Ее руки потянулись к моему ремню.

– Нет, – сказал я.

Она отпрянула, возбужденно дыша.

– Я что, сумасшедшая?

Я еще раз поцеловал ее в щеку и сказал:

– Не более, чем все вокруг.

Мы еще некоторое время тихо посидели, обнявшись, я гладил ее по волосам. Пришло время уходить. Анна-Мария проводила меня до двери.

– Скажешь мне, если что-нибудь обнаружишь?

– Конечно. Тебе первой.

Мы попрощались дружеским поцелуем, и, когда я уже собрался выходить, она сказала:

– Ой, чуть не забыла. Дерек очень хотел поговорить с тобой. Подожди секунду. – Она сбегала на кухню и вернулась с телефонным номером на клочке бумаги. – Позвони ему.

Я еще раз поцеловал ее и вышел во тьму.

18. Трофеи

Посреди ночи зазвенел домофон. Я проснулся в панике, запутавшись в простынях. Двое упившихся вдрызг придурков неразборчиво рокотали басом на весь подъезд. На верхнем этаже кто-то открыл дверь, и завязалась перепалка. Светящиеся цифры на моем будильнике показывали 4:05 утра. Сверху послышался лай собаки, хлопнула дверь, пьяные, ругаясь, зазвенели ключами, снова хлопнула дверь, и все стихло. Улица, словно встревоженная ссорой в подъезде, начала постепенно просыпаться. Мои руки пошарили в темноте, отыскали табак и папиросную бумагу, стали скручивать папиросу. В квартире наверху кто-то что-то сказал, ротвейлер умолк и стал снова устраиваться спать. Вся моя надежда на сон испарилась. Но, открыв глаза уже в семь часов, я обнаружил пепел на простыне и потухшую, наполовину сгоревшую папиросу, зажатую между пальцев.

Я свернул себе еще одну, встал, принял душ, оделся, сварил кашу, которая больше походила на клейстер, кое-как проглотил ее и поставил перед собой телефон, чашку кофе и положил еще одну сигарету. Пальцы помедлили, потом стали набирать номер.

БОЛЬНИЦА: «Состояние вашей тети стабильное, но улучшений пока не наблюдается».

АНДЕРСОН: «Инспектора Андерсона нет на месте. Изложите, пожалуйста, суть вашего обращения, возможно, другой полицейский сможет вам помочь».

ДЖОН: «Ты же знаешь меня, Рильке. Я готов и самого дьявола купить, если эта покупка покажется мне выгодной, но вот насчет тебя я не уверен. Что именно вы не поделили с моим братом в тот день?»

РОЗА: «Ты обязан быть сегодня здесь. С самого начала этой сделки ты методично уклонялся от работы. Уже забыл, как эта распродажа важна для нас? Ты забыл, что для нас обоих это сейчас или пан или пропал? Кстати, как там наша старушка?»

ЛЕСЛИ: «Эй, ты смотрел на часы, ты вообще в своем уме? Короче, ты меня доконал. Только-только я начал забывать о твоем существовании. Пошел на фиг, или я вспомню о тебе слишком много и разозлюсь».

ДЕРЕК: «Хорошо, что позвонил. Да, время удобное. Я сегодня свободен».

Я спросил Дерека, не хочет ли он немного подработать, помогая мне сносить ящики с чердака. Он, казалось, был рад меня слышать, но не намекнул, о чем хочет поговорить. Мы решили встретиться днем у дома Маккиндлесса. Мотивы моего поступка были подлы и двойственны. Я еще не знал, что буду делать с книгами, но, несмотря на все свои обещания, был уверен, что ни за что не сожгу их. Мне требовалась помощь кого-то не связанного с распродажей, и кто лучше подходил на роль помощника, чем этот мальчик? Мальчик, с которым мне очень хотелось побыть наедине и который имел представление, хоть и смутное, о Маккиндлессе. Я пожалел, что не расспросил Анну-Марию о Дереке поподробнее, но как я мог это сделать после того, что произошло между нами? Я стал размышлять о влечении. Сколько лет назад я в последний раз был с женщиной? Я попытался вызвать в воображении образ Анны-Марии и с облегчением увидел ее такой, какой она предстала передо мной вчера вечером: одетой по-домашнему, без обуви, в спортивном костюме.