Студентка с обложки - [2]

— Конрад, это Эмили.

…и хозяин кабинета. Конрад Фурманн снимает очки с выреза своего кашемирового джемпера и водружает на нос.

— Здравствуйте!

Я сглатываю:

— Здравствуйте.

Он встает и хлопает в ладоши, как учитель танцев.

— Повернитесь!

Я кружусь на месте.

Он смеется.

— Не так быстро! Еще! Дайте мне вас рассмотреть.

Я кручусь медленнее, как торт в магазине, и замираю лицом к дивану, где теперь сидят Конрад и Фроуки. Конрад — прямая противоположность Фроуки: низенький, почти миниатюрный, с васильково-синими глазами и тонкими чертами лица. Как ни странно, при нем мне как-то полегчало.

— Сколько вам лет?

— Почти восемнадцать, — отрезает Фроуки, словно я собиралась его обмануть.

Конрад подается вперед и застывает вопросительным знаком.

И пошло-поехало…

— Вы занимаетесь спортом?

— А танцами?

— Вы едите?

— А много?

— Как часто вы пьете:

— …молоко?

— …содовую?

— …спиртное?

— Сколько часов в день вы спите?

— Какого вы роста?

— А ваши родители?

— Насколько вы выросли за последний год?

— Какой у вас вес?

— Носите ли вы контактные линзы?

— Пользуетесь ли солнцезащитным кремом?

— Как бы вы описали свои волосы?

— Опишите поэтапно, как вы ухаживаете за кожей утром и вечером, начиная со средства для умывания.

И так далее, и тому подобное. Как в кошмаре, когда у вас экзамен и целая комиссия принимает предмет, который вы не проходили. Правда, у моделей экзамены не очень сложные.

Наконец тема ухода за собой исчерпана. Глаза Конрада временно остекленели: что-то прикидывает в уме.

— Итак… Вам почти восемнадцать. Вы закончили школу, верно?

— Да.

— Поступаете куда-нибудь?

— Да.

— Куда?

Главное, чтобы уехать подальше. Этим летом поступление — основная тема разговоров всех моих сверстников, их родителей и родственников. Короче, всех, кто не занимается модой.

— В Колумбийский университет[1].

Конрад снова встает и подходит ко мне.

— А что ж не в Северо-Западный[2]?

Подумаешь, Северо-Западный!

— М-м-м… Неплохой университет, — отвечаю я. Вдруг он там учился? — Но я хочу учиться в Нью-Йорке.

Конрад пристально смотрит на меня. Секунду, вторую.

— Посмотрим…

На что смотреть-то? Насколько я знаю, прием уже закончен, и слава богу.

К счастью, тема закрыта; Конрад берет меня за руку и ведет в фотостудию, просторную, белую и красивую. Очень красивую. Полки с толстыми альбомами по искусству, тоннами журналов и маленькими скульптурами. Два лоснящихся кожаных дивана, лакированный столик с каллами в хрустальной вазе. Хромированная аппаратура, сияющая под яркими лампами.

Я верчу головой; наконец до меня доходит, где я. В животе все сжимается от одной мысли, что это человек другого полета, совсем-совсем другого. С такими я еще не работала.

И тут я увидела эту фотографию. Вот она, прямо передо мной, рукой подать, маленькая, черно-белая. Я невольно ахаю. Ведь там в нескольких унциях лайкры игриво улыбается не кто-нибудь, а Синди Кроуфорд, самая суперская супермодель Америки! Правда, такой я ее никогда не видела: короткие торчащие во все стороны волосы, пухлые щеки — на вид лет семнадцать. Как мне.

Ничего себе! Я знала, что Синди из Иллинойса, но… Я поворачиваюсь к Конраду. Тот улыбается, смотрит на меня добрыми синими глазами. Медленно протягивает руку и касается моего лица.

— Ну-ка, ну-ка: если вот это передвинуть… — Он чуть касается моей родинки на лбу и проводит пальцем по щеке, — будет она. — И он дотрагивается до места, где находится знаменитая родинка Синди.

Ох, вряд ли… В моем родном Висконсине всегда говорили, что я вылитая Брук[3]. Если не считать бровей, сходство слабое, но почему-то некоторые останавливают меня на улице, ничуть не сомневаясь, что я и есть мисс «Только джинсы Калвин!». Хотя зачем звезде таких масштабов шастать по какому-то захолустью в футболке с эмблемой Балзамской средней школы, для меня остается загадкой. Никак решила залечь на дно.

И все-таки мне сделали комплимент, а кто не любит комплименты? Тем более если вас сравнивают с Синди — и не кто-нибудь, а ее же фотограф! Здорово! Улыбаться до ушей, конечно, настоящей леди не пристало, но что поделать.

Вот и все. То есть через минуту все. Я прощаюсь и ухожу по усыпанной гравием дорожке. За мной, ворчливо брюзжа, закрываются железные ворота. На серой мокрой улице идет довольно холодный дождь, и я засовываю руки в карманы. Перед светофором оглядываюсь. Особняк фотографа совсем не такой, как остальные дома из невзрачного кирпича. Он манящий, волшебный и мерцает, словно золотистая галька на пляже — и снаружи, и внутри. Я вспоминаю яркие люстры в фойе, уютные светильники в кабинете, сияние ламп в фотостудии — светом был залит буквально каждый уголок. А теперь все вокруг кажется каким-то плоским и скучным.

Я должна здесь работать, говорю я себе и иду дальше. Просто обязана!

Неудивительно, что я так настроена: пока что мою карьеру никак не назовешь звездной. А как иначе, если все началось с сыра? Спасибо, хоть не с клубнички. С чеддера.

Дело в том, что мой отец работает в небольшом рекламном агентстве «Вудс, Вудс и Ваковски», расположенном в Милуоки. Их авторству принадлежит не один избитый слоган, включая туповатые фразочки про молочные продукты. Ну, вы слышали: «ПочеМУ — не пойМУ», «СЛИВКИ общества», «Для СЫРОедов»… Чего еще ожидать от рекламы в штате, где даже на номерных знаках пишут: «Молочная ферма Америки»?