Студент по обмену, или Принцесса с сюрпризом - [17]

— Мне сказали, что вы сможете мне помочь, — сказала миссис Такер, достала из сумочки фотографию светловолосой двадцатилетней девушки с открытой улыбкой и сияющим взглядом голубых глаз и положила на стол перед гадалкой. — Это моя дочь Джоан.

Мириам Родригес положила на фотографию ладонь и опустила веки. Она просидела так около минуты, затем открыла глаза, вернула фотографию посетительнице и достала карты Таро.

Мисис Такер следила за действиями гадалки, которая раскладывала карты, ничего у неё не спрашивая. Женщину предупредили, что Мириам не надо говорить о том, что случилось, и что клиент хотел от неё узнать — сама всё расскажет.

Наконец Родригес отложила карты в сторону и подняла на Оливию почти чёрные глаза, пронзив взглядом до появления мурашек.

— Ваша дочь попала в аварию и сейчас её душа не с ней. Она будет метаться между «там» и «здесь», возвращаться к ней время от времени и снова уходить обратно. Ждать придётся долго, но ваша девочка окончательно очнётся через какое-то время. Ждите. Надейтесь. Молитесь.

— У Джоан перелом позвоночника, она сейчас в коме. Моя дочь сможет ходить? — не удержалась от вопроса миссис Такер, с надеждой глядя на сидящую перед ней женщину.

Та сжала губы и сердито посмотрела на посетительницу.

— Я сказала всё, что мне открылось.

— Спасибо вам, что дали надежду. До свидания, — сдерживаясь, чтобы не расплакаться в голос, произнесла миссис Такер и положила на край стола крупную купюру.

Женщина вышла на улицу и села в машину. Только там она дала волю слезам. Водитель с сочувствием смотрел на миссис Такер в зеркало, но молчал, зная, что ей надо выплакаться и успокоиться, а любые произнесённые им слова лишь спровоцируют новый поток слёз. И действительно, через некоторое время женщина перестала всхлипывать, вытерла платком глаза и сказала уже твёрдым, решительным голосом:

— Энди, отвезите меня, пожалуйста, в больницу.

Глава 8. Ристра́к*

Бастарды растут быстрее, чем обычные дети.

Мартин Джордж Рэймонд Ричард

И вот мне стукнуло четырнадцать. Папа́ закатил пир горой, где присутствовала пропасть народа. Снова прибыл представитель от асора, снова он привёз кучу подарков и художника, дабы тот написал мой портрет, чтоб, значит, ампиратора не приплющило, когда через год таку красу ненаглядную узрит при личной встрече. Про «красу ненаглядную» совершенно не стебался, честно. Я как мужчина мог оценить свой выстраданный новый облик, доставшийся Сине от папы с мамой, но чуть было не угробленный мачехой.

Сина, то есть я, была красавицей даже по меркам этой расы. Если честно, в такую девушку сам бы влюбился без памяти, но раз теперь она — это я, то в себя влюбляться мне не резон. Нарциссизмом никогда не страдал и начинать не собираюсь. К тому же, изменения, что происходили с телом, плавно, постепенно и практически незаметно превратили изначально лунообразное лицо в милое личико с тонкими аристократичными чертами и глазами миндалевидной формы с радужкой очень красивой, неоднородной по цвету малахитовой гаммы. Ресницы оказались тоже длинными и прямыми, просто раньше они утопали в толстых щеках, как и сами глаза. Тёмный ультрамарин блестящих, ухоженных локонов, собранных в замысловатую причёску со спускавшимися на плечи прядями, украшала диадема из редкого драгоценного металла ярко-серебристого цвета с голубыми искрами, что ценился выше золота. Камни в диадеме — бледно-голубые и зелёные, аналоги наших изумрудов и топазов. Прямые, вразлёт, брови, как и ресницы, не синие, а тёмно-каштановые. Странная раса, одним словом. Ресницы мне перед балом накрасили и придали им плавный изгиб вверх, чтобы соответствовать моде. Мода, как оказалась, на такие женские штучки походила на нашу. Время, проведённое в дамском обществе среди фрейлин мачехи, научило меня более внимательно относиться к таким мелочам, как фасон платья, особенности причёски и прочему, чего я обычно вообще не замечал во внешнем облике тех, кто находился рядом.

Сейчас, рассекая по бальному залу в шикарном малахитово-лазоревом платье, что прекрасно шло к моим глазам и волосам, я сам себе очень нравился с художественной точки зрения, поэтому принимал как само собой разумеющееся расточаемые окружающими меня мужчинами комплименты. Ещё бы им их не расточать! Я же, теоретически, через год должен стать асорэ, вот они и старались заранее произвести положительное впечатление. Мало ли потом чего у меня попросить придётся. Ха! Знали бы, что не к той сейчас подкатывали. Моя сестрёнка блистала в бледно-голубом платье, на фоне которого её не слишком интенсивный природный цвет волос выглядел просто потрясающе.

Но главным аксесуаром оставалась Лулу. Она, подросшая за эти годы до размеров миниатюрной кошки, ещё могла без вреда для моего здоровья сидеть на плече, пугая неожиданными проявлениями слишком настойчивых кавалеров. Эта милая зверушка трудилась изо всех сил, чтобы оградить мой несчастный мозг от фона, что создавался мыслями находившейся в зале толпы народа. Лишь благодаря ей я не падал в обморок, как это случилось в первый раз.

Тогда Лулу, умничка такая, не растерялась и бросилась к маре Исии за помощью. Женщина потом рассказала, что животинка металась возле неё, нарезая круги, отбегая в сторону двери и приглашая следовать за собой. Лулу шипела и жалобно курлыкала, пока мара Исия надевала длинную хламиду, напоминавшую халат, чтобы не бежать по коридорам в спальной рубашке.