Студент-богослов - [3]

Я прождал возвращения книги битых три часа с хвостиком, пока ко мне не подошла сестра. В ее поведении угадывалось явное намерение говорить со мной. Разговор начался с безнадежного коверканья моего собственного имени.

– Да, – отозвался я.

– Он умер, – продолжала она. – Доктор Хампкит (по крайней мере, мне показалось, что она произнесла фамилию именно так) сделал все возможное, но тщетно.

– Жаль. Я хотел попросить вас вернуть мою книгу.

– Какую книгу?

– Кьеркегора.

– Он говорил, что это его книга. Во всяком случае, в нее был заложен его читательский билет с его именем и адресом.

– Читательский билет в книге – мой, – сказал я. – Вы все напутали. Я шел домой из Публичной библиотеки с тремя книгами, когда встретил его на сортировочной станции. Он только что спрыгнул с поезда и ушибся, вот я и помог ему дойти до бульвара Вентура, там он упал, остановилась машина и подвезла его сюда. В машине он взял одну из моих библиотечных книг, и она осталась у него. Теперь он умер, и только потому, что в книге оказался мой читательский билет, вы присвоили ему мое имя. Кто бы он ни был, мне очень жаль, конечно, что он скончался, но я бы хотел получить книгу обратно.

– Он сам назвался этим именем, – сказала сестра. – И я вношу его в больничные списки. А книгу мы вернем в Публичную библиотеку.

– Научили же вас в школе на свою голову, – сказал я в сердцах, потому что был зол и голоден, вышел из госпиталя и зашагал домой.

Когда я добрался до дому, то увидел на нашей улице уйму автомобилей. Дом кишел дядюшками, тетушками и кузенами, съехавшимися со всего города.

Первым меня заметил мой дядя Хосров, сидевший в одиночестве на ступеньках веранды и куривший сигарету. Он вскочил и закричал что было мочи:

– Я же говорил вам, что это недоразумение. Вот же он, такой, как обычно, только очень голодный.

Все, кто были в доме, ринулись, сломя голову, наружу, а увидев меня, бросились обратно, накрывать на стол.

После того, как я съел все, что мог вместить мой желудок, мама спросила меня ласковым голоском:

– Почему они приехали на карете «скорой помощи» и сказали нам, что ты умер?

– Если б я знал, что они собираются приехать на машине, – возмутился я, – то поехал бы с ними, вместо того чтобы плестись пешком три мили в десятом часу ночи. Они не сказали мне, что собираются приезжать на «скорой».

– Мы страшно волновались за тебя, – сказал мой дядя Зораб.

Это было больше, чем мог вынести дядя Хосров.

– Мы страшно волновались за тебя! – передразнил он. – Когда человек из больницы объявил нам, что ты умер, мы ужасно переживали, что ты не выздоровеешь. – Он повернулся к дяде Зорабу. – Ну что за чушь ты несешь! Как можно волноваться за того, кто уже умер?

Дядя Зораб нервно откашлялся и вымолвил:

– Я могу только сказать, что мы волновались. А теперь вот он, живой!

– Послушай, – вскричал дядя Хосров, – неужели ты так и не поймешь самую элементарную вещь? Не умирал он. И не собирался. Произошло недоразумение, как я и говорил. Ваши переживания не воскресили его из мертвых. Просто мальчик влип в типичную американскую историю. Если ты не уяснишь этого сейчас, Бог знает, с какими жуткими искажениями наш род будет передавать этот случай из уст в уста в будущем. Мальчик поужинал, теперь пусть сам все расскажет, а потом мы разойдемся по домам. Кто бы ни был покойный, все мы в недалеком будущем составим ему компанию, и ничего в этом страшного нет.

Он повернулся ко мне.

– А теперь поведай нам, как получилось, что люди из больницы сообщили нам о твоей смерти в возрасте двадцати семи лет. Я пытался втолковать им, что это не ты, поскольку тебе нет двадцати семи, но они сказали, что ты, наверное, прибавил себе годов, чтобы произвести впечатление напоследок. Сколько тебе лет? Выкладывай.

– Четырнадцать, – признался я.

А затем рассказал им все по порядку, в мельчайших подробностях.

Моя тетушка Хатун принялась тихо оплакивать умершего молодого человека, уверяя всех, что он умер за меня, чтобы я продолжал жить. Эта теория разозлила маму, а мой дед покрутил усы и спросил:

– Все это очень хорошо, но кто же, черт возьми, этот Кьеркегор, что из-за него поднялся такой безбожный шум в нашем позабытом Богом селении, которое пытается сойти за город?

– Он автор одной из трех книг, взятых мною сегодня в публичке, – сказал я. – Это все, что я о нем знаю.

– Так-так, – сказал дед. – Хорошо. А теперь чешите-дуйте по домам. Если вы плакали по нем, так вот он, стоит ковыряет в зубах. Домой, все домой!

Все принялись обниматься, как бы в честь моего воскрешения. Раздавался теплый шепот женщин. В гостиной мальчишки затеяли борьбу. И так продолжалось, пока все не разошлись. Остались только Старик и дядя Хосров. Они обменялись укоризненными взглядами, и дядя Хосров сказал:

– Я знаю, что ты хочешь у него спросить. Чтобы избавить его от лишних хлопот, я отвечу за него. Ты собираешься спросить у него, какого черта он каждую пятницу впутывается во всякие истории? И я отвечу за него, что он тут ни при чем. Некоторые приходят в этот мир спящими и спящими из него уходят, ну да это их дело. А некоторые, вот вроде меня, и его, и моего племянника Арама Гарогланяна, приходят в этот мир спящими, но в одну прекрасную пятницу пробуждаются и видят, кто мы есть на самом деле.