Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2 - [54]

Мы, таким образом, можем выделить три элемента, присущих любой экономической деятельности. Среди них: 1) ее содержание, а именно удовлетворение разнообразных человеческих нужд через приобретение товаров и услуг (благ); 2) психологическая составляющая, то есть «рациональное» стремление получить побольше по наименьшей цене; 3) ее субъект, или автономная воля тех, кто испытывает какую-то потребность и рациональным образом пытается удовлетворить ее (Струве называет это «телеологическим» единством). Из всего перечисленного вытекает определение экономики как «субъективного телеологического единства рациональной экономической деятельности»[50].

Во всем разнообразии экономической деятельности — подразумевающей активные взаимоотношения теоретически равных субъектов — Струве различал два фундаментальных типа: деятельность, определяемую взаимоотношениями человека с природой, которую он называл «чистым хозяйствованием» или, иногда, просто «хозяйствованием», и деятельность, определяемую взаимоотношениями автономных экономических субъектов между собой, именуемую «межхозяйственной». Как отмечалось ранее, это различие явно перекликается с воззрениями Родбертуса и Милля.

Категории «чистой экономики» исключительно нормативны: они говорят о том, каким образом должен действовать человек, намеревающийся добиться цели экономической активности, а именно получить максимум прибыли при минимуме затрат. Главными среди них являются три: потребность, субъективная оценка и сам труд. «Межхозяйственные» категории отражают результаты экономического взаимодействия множества субъектов, преследующих частные интересы. На этом уровне принципиальными элементами выступают деньги, обмен, цена, распределение и рынок. «Чистые» и «межхозяйственные» категории формируют континуум. Но категории третьего типа — социальные категории — коренным образом выделяются из двух предшествующих групп. Теоретически вовлеченные в экономическое взаимодействие стороны равны. Предпринимателя, договаривающегося о сделке, никоим образом не волнует богатство или социальный статус его партнера: он заинтересован исключительно в увеличении прибыли «рациональным» путем. Социальные отношения, напротив, сводят друг с другом стороны (общественные группы или классы), которые по определению не равны. В реальности, разумеется, абстрактного равенства, постулируемого теоретической экономикой, не существует: заключающие сделку партнеры вполне могут иметь разный социальный статус или быть в различной степени удачливыми. Одна из опасностей, постоянно подстерегающих исследователей «межхозяйственных» явлений, состоит в том, что подобные феномены зачастую предстают не в экономическом, но в социальном обличье. Ради точности анализа, однако, необходимо четко отделять одно от другого. Ибо, как указывал Струве, идентичные экономические явления совместимы с радикально различными социальными системами: «Всякая социальная или политическая система совместима с хозяйством»[51]. Именно неумение отделить общественные формы от экономических обусловило трудности, с которыми столкнулся Маркс при разработке своей теории капитала. Смешение «капитала», являющегося по сути своей экономической категорией, с «классами» и «классовыми отношениями», представляющими собой социальные феномены, лежало в основе той дилеммы, которую Струве обнаружил в марксизме. Кстати, подобные трудности возникали и в так называемой «теории распределения», разрабатываемой классической экономикой. Если доходы всех социальных групп действительно воплощаются в ценах, из самой теории цен (явно «межхозяйственной» концепции) невозможно вывести теорию распределения, которая относится к области общественных явлений[52].

Для рассмотрения социальных феноменов Струве предложил две принципиальные категории: «единство» и «целое». «Единство» постулирует субъективную волю, способную к целенаправленному усилию; первейшим примером здесь выступает государство. Общество, однако, никогда не бывает «единым», оно способно быть лишь «целым», то есть совокупностью различных воль и устремлений. Есть несколько разновидностей целого. Случайные скопления, такие, как, например, куча камней, части которых пребывают лишь в неопределенных отношениях друг с другом, составляют первый вариант. Это — «реальная совокупность». Очевидно, что общество представляет собой «целое» иного рода. Другим типом является организм. Но общество невозможно уподобить и данному типу, так как в нем отсутствует единое волевое начало, отличающее любой организм. Подбирая термин, наилучшим образом описывающий социальную целостность, Струве обратился к словарю экологии. То, что экологи называют «доминирующим сообществом» — сеть взаимозависимостей между животными, а также между ними и их окружением, наблюдаемую, скажем, в лесу, — Струве назвал «системой». В отношении элементов системы нельзя говорить ни об отсутствии индивидуальных воль (отличающем составные части организма), ни о совершенно раздельном их сосуществовании. Напротив, они пребывают во вполне осмысленных взаимоотношениях, позволяющих им сохранять индивидуальную идентичность и волю. Система — это царство «иррационального», управляемое гегелевской «гетерогонией целей»; единство, напротив, представляет собой сферу рационального, в которой преобладает то, что Струве называл «автогонией» (то есть самозарождением) целей. В системе доминирует бессознательное, в единстве — сознание. «Организм» (категория, для которой Струве не находит места ни в экономике, ни в социологии) представляет собой синтез того и другого