Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1 - [28]

Однако те преимущества, которые капитализм должен был принести России, вовсе не исчерпывались политической свободой. Он должен был излечить ее еще от одного недуга — отсталости в культурном отношении. Как и все российские западники, Струве преклонялся перед Западом. («Европейскую культуру я люблю, как солнце, тепло, чистый воздух; гниющих трупов и серых людей не выношу. Und daniit basta! О западничестве своем я не рассуждаю так же, как никакой порядочный человек не рассуждает о своей нравственной опрятности»[107].) В отличие от Михайловского и других радикалов старшего поколения, Струве приходил в восторг от материального богатства Запада, от того бесконечного разнообразия возможностей, которые предоставляет для самоосуществления личности его более сложно устроенный организм, от существующей там социальной дисциплины и от поощряемых им гражданских добродетелей. Все это и многое другое, что нравилось ему на Западе, Струве приписывал создаваемым капитализмом «основным условиям экономической и культурной жизни». Прежде всего, организовав производство по наиболее эффективной из всех известных человеку схем, капитализм создал беспрецедентно богатое общество и свободного от нищеты человека, без чего окультуренная жизнь была бы невозможна. Далее, капитализм способствовал развитию культуры — например, путем повсеместного распространения всеобщего образования, гражданских прав и законности, — поскольку нуждался во всем этом для обеспечения своего нормального функционирования. И как только капитализм окончательно утвердится в России, он искоренит в ней, наконец, наследие «азиатчины», которую, как и все западники, Струве считал проклятием страны.

Короче говоря, для Струве капитализм был своего рода панацеей. Он должен был принести и свободу, и культуру. Ни один российский мыслитель, ни до, ни после Струве, не возлагал таких надежд на капиталистический способ производства, не смотрел на него как на лекарство от всех недугов страны. Для Струве капитализм не был только чистилищем, через которое общество должно было пройти столь быстро, сколь это возможно, раз уж его нельзя миновать. В его глазах капитализм представлял собой условие, обязательное для организации и социализма, и цивилизованной жизни. Идея о революции, организующей на развалинах капитализма социальное устройство более высокого уровня, содержала в себе, по мнению Струве, логическую несообразность: революционные изменения должны были осуществиться эволюционными средствами, с помощью которых, если можно так выразиться, вся сумма человеческой культуры была бы перенесена с одной стороны исторического уравнения на другую.

Глава 4. Начало полемики

Осенью 1889 года Струве решил изучать зоологию, в связи с чем поступил на факультет естественных наук Санкт-Петербургского университета. Несмотря на то, что его тянуло к гуманитарным наукам и социологии, для своей профессиональной ориентации он избрал естественнонаучную дисциплину, что только подтверждает позитивистскую направленность его мировоззрения. Что же касается выбора в качестве научной специализации именно зоологии, то он явно был обусловлен его приверженностью к социальному дарвинизму.

На первых порах Струве был вполне удовлетворен своим выбором. Менделеев произвел на него сильнейшее впечатление — своей знаменитой, открывавшей курс химии лекцией, в которой он говорил о различии между «фактами» и «правдоподобиями» и критиковал систему классического образования, принятую в то время в гимназиях России[108] Зоолог В. М. Шимкевич также произвел на труве благоприятное впечатление. Вместе со своим однокурсником (в будущем — его шурином) В. А. Гердом Струве составил конспекты лекций Шимкевича, которые тот позже использовал в качестве основы при написании учебника. Под руководством Шимкевича Струве и Герд взялись за осуществление амбициозной программы по изучению немецкой научной литературы[109].

Но пыл Струве по отношению к выбраной им науке вскоре остыл. В то время как Герд успешно продолжал начатые штудии, рвения Струве в его занятиях на естественнонаучном факультете хватило едва ли на год. Химия, притягивавшая его, пока шли лекции, посвященные вопросам научной методологии, моментально перестала его интересовать, как только Менделеев перешел к более прозаическим проблемам, таким как свойства воды и водорода. Кроме того, Струве с трудом давались лабораторные занятия: его глаза не выдерживали напряжения, необходимого при работе с микроскопом[110]. Поэтому в конце первого курса он решил оставить естественные науки и перейти на юридический факультет, программа которого включала в себя то, что сегодня называют социальными науками. Короткий период изучения зоологии не оказал на его мышление какого-либо видимого влияния, за исключением, быть может, того, что обогатил его словарный запас несколькими научными терминами из области экологии.

Во время летних каникул 1890 года Струве побывал в Германии и Швейцарии. Это была его первая встреча с Западом с тех пор, как он в 1882 году, будучи еще двенадцатилетним мальчиком, вернулся в Россию из Штутгарта. То, с чем он столкнулся теперь, будучи уже молодым человеком, ошеломило его. Живя в Германии, он наконец получил возможность своими глазами увидеть тот «капитализм», о котором, подобно большинству российских интеллигентов, рассуждал как о чем-то хорошо знакомом, но известном только из книг. Как он позднее вспоминал: «Когда десять лет тому назад я впервые сознательным и взрослым человеком попал за границу, и, между прочим, в Берлин, я был ошеломлен прежде всего интенсивностью материальной культуры Запада. Впечатления эти были, впрочем, для меня не вполне внове: я вырос отчасти в Германии и с внешним строем западноевропейской жизни был уже знаком. До известной степени мне был не чужд и внутренний склад или, выражаясь заезженным словом, «психология» немецкой жизни. Но, несмотря на это, и тогда богатство и интенсивность материальной культуры и удивительная, доходящая до подчинения, приспособленность к ней западного человека произвели на меня громадное и неизгладимое впечатление»