Струны - [21]

— Я сказал, двенадцать для индуса этой модели. А у меня немецкий костюм. Эти штуки получше, только работать в них сложно, практика нужна. — Багшо допил пиво, тыльной стороной ладони вытер губы. — В немецком костюме я выдерживаю сорок пять метров, ну а там не шибко-то больше сорока пяти и было.

— Хрен там не шибко.

Багшо равнодушно пожал плечами:

— Вот тебя поймать — это и вправду было трудно. Для такой операции нет автоматической процедуры.

— Нет процедуры? — содрогнулся от запоздалого ужаса Седрик. — Так это что, ты сам, без ничего?

Толстые губы изогнулись в ухмылке.

— Я сам — мой глазомер, мой расчет. Ну как, рад небось, что я не ошибся? Хряпнувшись о бетон, ты не представлял бы никакого дальнейшего интереса. Я никогда еще не ловил предмета, двигающегося с такой скоростью.

Руки Багшо успели уже покрыться синими и багровыми кровоподтеками — уолдики защитили их, но далеко не полностью.

— А зачем ты меня обманул? — возмущенно спросил Седрик. — Ты замедлял индуса и замедлял, а перед окном и совсем остановил. Я уже решил, что ничего такого не будет, а тут он взял и нырнул вниз.

Багшо взглянул на Седрика, пару секунд помолчал, а затем вздохнул:

— Иначе не получалось. Во-первых, мне нужно было приготовиться. Во-вторых, индус не умеет прыгать. Ударься он о подоконник на полной скорости, вылетел бы наружу крутясь, как пропеллер.

Седрик хмыкнул и отвел глаза.

Полет продолжался. Видимо, солнце уже взошло — затянутое облаками небо совсем просветлело, приобрело тошнотворный желтоватый цвет. Они ползли над лесами и оврагами — Самп был конгломератом многих городов, не совсем еще сросшихся воедино. То здесь, то там попадались новые, торопливо достраиваемые здания — несмотря на уменьшающееся народонаселение, мир переживал строительную лихорадку.

— Ты ни разу не перешел за сто, — негромко сказал Багшо.

— А?

— У тебя и вообще медленный пульс, но даже во время падения он не перевалил за сотню. Есть чем похвастаться.

Седрик зябко поежился — то ли от утреннего холода, то ли от воспоминаний.

— А сколько трупов? — спросил он. — Сколько человек погибло?

— Не знаю. Мы никого не трогали, только защищались.

— Столько разрушений и жертв — чтобы убить меня? Просто чтобы напакостить бабушке и попасть в вечерние новости?

— Может, и так, — пожал плечами Багшо, — а может, и не так. Может, они и знать не знали, кто ты такой. Просто услыхали, что на их территории происходит что-то серьезное, и решили принудить нас к капитуляции. Затем они разобрали бы нас по винтику, узнали бы, кто мы такие, и стали думать, что делать с нами дальше, как бы использовать нас с максимальной для себя выгодой.

Седрик снова поежился.

— Ты во всем этом не виноват.

Некоторое время Седрик молча смотрел, как мутнеет, запотевает блестящая поверхность пивной банки; Багшо внимательно за ним наблюдал.

— Нет, — сказал он наконец. — Нет, я в этом не виноват.

— То есть виноват я?

А кто же еще? Багшо вломился на территорию противника чуть не с целой армией, в чем не было никакой необходимости. Он угробил чертову уйму времени, вытирая о Седрика ноги. Оттягивался, значит. Он приказал Седрику принять душ и побриться, а ведь нужно было ноги в руки и линять из этой гостиницы, покуда целы. Фактически немец сам напрашивался на неприятности.

— А кто об этом спросит?

— Только Институт, — пожал плечами Багшо.

— А полиция? Городские власти? Штат? Казалось, Багшо воспринял слова Седрика как не совсем удачную шутку.

— У тебя есть крыша. Лучшая, какую только можно придумать. Ты помрешь от старости, прежде чем полиция получит право хоть пальчиком до тебя дотронуться. Пусть юристы отрабатывают свою зарплату.

— Это что же, значит, если ты работаешь на Институт, тебе все сойдет с рук?

— Вот уж хрен! Просто Институт сам с тобой разберется. А, понятно!

— А кто подаст рапорт о сегодняшних событиях? Не отрывая от Седрика полуприкрытых глаз, Багшо запрокинул голову и вытряхнул себе в рот последние капли пива. Затем он смял банку.

— Я. Можешь подать и ты — если хочешь.

— Или подписаться под твоим? Искусственная кожа на лбу Багшо сложилась в задумчивые морщины.

— Возможно, тебя попросят составить рапорт. На этот раз.

— Но я могу проявить инициативу. Словно чувствуя какую-то угрозу, немец еще плотнее укутался в одеяло. Пальцы толстой, слоновьей ноги нервно царапнули металлический пол.

— Ты хочешь попросить о замене?

— А я ее получу?

— Возможно, — буркнул Багшо.

— После сегодняшнего? — не отставал Седрик.

— После сегодняшнего, — неохотно подтвердил Багшо. — А если ЛУК подаст жалобу, тебя, скорее всего, попросят написать рапорт.

Если ЛУК начнет жаловаться, Институт кинется на защиту своих — это вроде как в мальчишеских шайках, вроде как в Мидоудейле, где каждое общежитие — отдельная, враждующая со всеми остальными шайка. То же самое, только масштаб покрупнее. И разговор идет не о расквашенных детских носах, а о людях, гибнущих из-за чужого упрямства — и самой обыкновенной глупости.

Шайки имеют свои законы, и первый из них — верность. Опасная это штука — верность. Переменчивая. Сегодня ты верен чему-то одному, завтра — чему-то совсем другому.

Седрик допил пиво и уронил банку на пол.