Струна из колючей проволоки - [2]

* * *

Карантин продлился четырнадцать дней. Помывка, бритьё наголо, медицинский осмотр, беседа с психологом, назначение учебной программы и трудовой повинности – всё, как полагается в колониях для малолетних преступников.

По стеклу ползли снежинки, таяли, превращаясь в струйки. Элеонора в окно наблюдала, как новенькие в телогрейках поверх синих халатов, в линялых платках, разбрелись по отрядам. Не прошло и часа, как старшего воспитателя Грин вызвали в тринадцатый отряд. Срочно! ЧП!

Бежать пришлось недолго. Отряды находились недалеко от администрации. Кирпичное здание отталкивало своим видом. Прокопчённое временем, оно пропиталось стенаниями нескольких поколений девушек, наказанных государством за тяжкие преступления. Ну, да ничего, в конце концов, не на курорт приехали. Элеонора залетела в блок тринадцатого отряда под занавес. Охранники уже растащили дерущихся. Один держал Лизу Чуйкину, второй – Брынзу. Куда же без неё? Толстая девица с белыми трясущимися щеками, с водянистыми глазами, как плевок на грязном асфальте, верховодила в колонии.

– Обе – в карцер, – приказала Грин, дёрнув подбородком слева направо. – Весь отряд читает правила поведения. Вслух. Вместо вечернего просмотра телевизора.

Поднялся возмущённый гул голосов. Подручные Брынзы – гориллоподобная Дыба и маленькая вертлявая Юла, недружелюбно посмотрели в сторону кудрявой.

В комнате охраны старший воспитатель попросила привести осужденную Веронику Борисову по прозвищу Шило. Элеонора заняла единственный в комнате стол, девушка уселась напротив. Шило не могла и секунды усидеть на месте, постоянно крутилась, встряхивая белую чёлку.

– Что случилось? – спросила женщина, откинувшись на спинку стула.

– Брынза мучила котёнка, вывихнула ему лапку. Японамать заступилась, – коротко обрисовала ситуацию осведомитель.

– Японамать? – переспросила Грин, наклонившись над столом.

– Ага. Ненормальная какая-то. Говорит, как будто стихи читает, но не в рифму, а словно хокку, – Вероника хохотнула. – Таблеточки дадите, тётя Эля?

– Нет. Варенье клубничное будешь?

– А куда деваться? Давайте варенье, – погрустнела девушка.

Грин достала из ящика стола тюбик с вареньем, положила перед доносчицей. Шило цапнула лакомство, быстро спрятала под халат и вышла из комнаты. В коридоре она оглянулась по сторонам. Никто не видит? Видели.

Элеонора по телефону доложила о происшествии начальнику колонии, раздала указания охране усилить контроль и направилась в карцер. Вдоль длинного коридора с потрескавшейся, местами выбитой керамической плиткой тянулось несколько отсеков, вместо дверей – решётки, всё на виду, все на виду, и следить удобно. Прошла мимо Брынзы, чего с неё взять, воровка со стажем, отпетая маленькая негодяйка. Остановилась перед решёткой, за которой сидела Лиза Чуйкина. Холодное обшарпанное помещение без окон слабо освещалось мигающим светом электрической лампочки, на полу лежал вонючий матрас, в углу стояло ведро – вот и весь реквизит.

– Ну, что же ты, Чуйкина, не успела в отряд зайти, уже драку устроила, – пожурила старший воспитатель почти по-отечески.

Лиза сидела на матрасе, по-детски подогнув под себя ноги, и гладила котёнка. Волосы цвета зрелой ржавчины успели подрасти после стрижки в ноль и даже закудрявились.

– В молчанку будем играть? – уже грозно спросила Грин, дёрнув подбородком.

– Тишина кругом. Только мудрый в ней найдёт слова.

Лиза, наконец, подняла голову. Элеонора невольно отшатнулась. Кошачьи глаза девочки завораживали и пугали, как будто прожигали насквозь. Лиза опустила взгляд на котёнка, взяла за повреждённую лапку. Подушечки пальцев начали лихорадочные движения, пока маленькие огоньки не заиграли вокруг повреждённой конечности. Свечение прекратилось внезапно. Лиза откинулась на матрас, котёнок мяукнул и убежал. Грин очнулась и ушла. Домой. Домой! Пора отдыхать, а то чертовщина какая-то в голову лезет.

Дома Элеонора сняла верхнюю одежду, опустилась на диван, задумалась.

– Нет, этого не может быть. Просто привиделось, – отмахнулась она от происшествия в карцере.

Женщину никто не ждал, но она ждала мужа. Поэтому долго рассиживаться не могла, нужно приготовить ужин. Виталик вернулся домой поздно, нервный, взвинченный, впрочем, как обычно.

– Знаешь, Элька, всё надоело. Всё! – сказал он, сидя в кресле. Руки сцепил в замок у самого лица.

– Родной мой, что случилось? – спросила жена, пристроившись рядышком. Погладила по лысеющей голове.

– Это ничтожество опять получило солирующую роль в следующем сезоне.

– Игнатович? – догадалась Элеонора.

– Ну, кто же ещё? – раздражённо спросил Виталик, выдернув голову из-под руки жены.

С мужем она познакомилась двадцать пять лет назад, в первом классе музыкальной школы. Виталик её закончил, а Элеоноре не удалось. Ей купили скрипку на вырост, но многодетная семья смогла позволить себе обучение пусть и талантливой, как уверяли педагоги (таких ещё поискать надо!), дочери только два года. Потом потеря кормильца, и всё. Прощай, школа! Прощайте, Бетховен и Шопен!

Муж работал в областном оркестре и страдал от несправедливости дирижёра, не умеющего оценить его талант по достоинству. Вечная вторая скрипка.