Строптивая - [39]

– Послушай, Паулина, – неожиданно вмешался Жюль, поднимаясь с кресла. – Думаю, нам лучше пойти к Касперу Стиглицу. Только в этот раз.

– Представить не могла, что услышу подобное от тебя, Жюль. Я думала, что ты не переносишь всех этих киношников, – сказала Паулина, – «Они только и знают, что говорить о кино». Не это ли ты всегда о них говоришь?

– Я думаю, что нам лучше пойти, – мягко повторил Жюль, глядя на Паулину взглядом, означавшим, что она должна подчиниться его желаниям.

– Поступай, как знаешь, Жюль, – сказала Паулина. – Ты иди, а у меня нет ни малейшего желания. Я не знаю этого человека и не понимаю, почему я должна идти к нему на обед.

Жюль снова посмотрел на Киппи и неопределенно махнул рукой, как бы показывая, что он уговорит Паулину пойти, когда придет время.

* * *

Ванда заканчивала делать ежедневный массаж Арни Цвиллману, когда Киппи пришел навестить его. В ожидании, когда Ванда закончит, Киппи устроился в другой комнате и читал журнал.

– Хочешь принять массаж? – спросил Арни, выходя из массажной и завязывая махровый халат.

– Нет, спасибо, – сказал Киппи.

– Она приведет тебя в чувство, если тебе не по себе, – сказал Арни.

– Нет, спасибо, – повторил Киппи.

– До завтра, Ванда, – сказал Арни. Он подошел к бару и налил себе стакан апельсинового сока. – Тебе тоже не мешает это выпить.

Киппи кивнул.

– Что сказал отчим? – спросил Арни Цвиллман.

– Он пойдет, – ответил Киппи.

– Молодец, Киппи. А что мать?

– Мама колеблется.

– Колеблется, вот как?

– «Мы не знаем этих людей», – так она сказала.

– Очень надменная.

– Такова моя мать.

– Ты рассказал мамочке… Киппи протестующе поднял руку.

– Я не могу приказывать матери, куда идти. Только отчим может. Он приведет ее туда.

Арни Цвиллман кивнул.

– Что случилось с твоим пальцем?

– Собака набросилась.

– Откусила палец?

– Только кончик.

– Да… Я ненавижу кровь, – сказал Арни. – Что твой предок говорил обо мне?

– Он не мой предок. Я рассказывал тебе.

– Хорошо. Что твой отчим Жюль Мендельсон говорил обо мне?

– Он сказал, что ты поджег «Вегас Серальо» ради страховки, – сказал Киппи.

Арни побагровел и покачал головой.

– Жирная рожа.

– Эй, ты говоришь о моем отчиме.

– Что еще он сказал обо мне?

– Сказал, что ты мухлюешь в карты.

– Вот дерьмо. Не знаю ни одного человека, который бы не мухлевал в карты. Для меня это – часть игры. Перемухлевать шулеров.

– Он сказал, что в твоей игорной комнате в потолке установлена электрическая система подглядывания.

– Откуда, черт возьми, он знает об этом?

– Послушай, Арни, я тебя не критикую, я только передаю то, что слышал.

– Завтра будет слушаться твое дело. Судья Кварц отклонит предъявленное тебе обвинение. Твои родители пойдут с тобой в суд?

– Они даже не подозревают об этом. Кроме того, они будут на похоронах.

* * *

– Зайди-ка сюда на минутку, Киппи, – сказал Жюль на следующее утро. Он стоял в дверях библиотеки, одетый в черное для похорон Гектора и держа чашку кофе в руке, когда Киппи проходил мимо, направляясь к завтраку. – Надо кое-что обсудить, пока мама не сошла вниз.

Жюль вернулся к креслу под «Белыми розами» Ван Гога и отодвинул в сторону газеты. Киппи вошел в библиотеку, закрыл за собой дверь, но не сел.

– Я звонил в лечебницу в Лионе, – сказал Жюль, – разговаривал с отцом Лафламмом. Они примут тебя назад. Думаю, тебе лучше побыть там.

Киппи кивнул.

– Мисс Мейпл заказала билеты на самолет. Киппи снова кивнул.

– Премного благодарен, – сказал он.

– Только запомни одно: я сделал это ради твоей матери, не ради тебя, – сказал Жюль.

– Все равно, очень тебе благодарен, – сказал Киппи.

Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 9.

«Они записали меня в регистрационную книгу как консультанта. Только Бог знает, каким консультантом я была. Я это говорю ради Жюля Мендельсона, он был очень великодушный человек. Каждый месяц мне отправляли чек на имя Ф. Хоулихен. Хоулихен моя настоящая фамилия, хотя я не пользовалась ею годами. Марч только вымышленная фамилия, на случай если я стала бы актрисой или моделью, но этого, к сожалению, не произошло. Иногда, если Жюлю надо было мне о чем-то написать, он начинал письмо словами: «Дружище Ред».[1]

Так он дурачил секретаршу, чтобы она думала, что Ф. Хоулихен – приятель, а не подружка, и мисс Мейпл принимала это как должное. Только ты не думай, что мисс Мейпл можно было обмануть. Она всегда знала, кто я. Однажды она позвонила мне и сказала, очень вежливо, что ей кажется, будто я трачу много денег. Конечно, Жюль не узнал, что она мне звонила. Если бы она только сказала мне тогда: «Положи часть этих денег в банк и сохрани их на черный день».

Но я, вероятно, не послушала бы ее. Понимаешь, самая большая моя ошибка в том, что я думала, будто счастливые времена никогда не кончатся.»

ГЛАВА 10

Знай Фло Марч, насколько несерьезным был поджог, она бы никогда так не испугалась, услыхав, как женщина, пробегая по коридору мимо ее номера в гостинице «Морис» в Париже в два часа ночи, закричала: «Пожар!». Позже она рассказала человеку, больше всех пораженному ее действиями, что ее мать погибла при пожаре в гостинице на окраине Лос-Анджелеса. Не испугайся она так, ее фотография не появилась бы на первых страницах «Фигаро» и еще двух парижских газет, а также в «Интернэшнл Геральд Трибюн». На фото было видно, что красивые рыжие волосы Фло растрепались, поверх шубы из чернобурки накинуто одеяло, в руке маленький кожаный футляр от «Луи Фюйтто» – даже по газетной фотографии можно было разглядеть, что это были драгоценности. Фотография могла остаться незамеченной, поскольку Фло мало кто знал, как, впрочем, большинство любовниц, но ее благодетель и любовник, одетый, но без галстука, оказался запечатленным на той же фотографии, как еще один беглец от пожара. Как оказалось, паника была вызвана лишь загоревшимся от сигареты матрасом по вине подвыпившей телезвезды из соседнего номера. А благодетель и любовник Фло был очень известным человеком. Он был настолько известен, что все знали, что он остановился в отеле «Ритц» на Вандомской площади в нескольких кварталах от гостиницы «Морис», а потому мог оказаться здесь в ночное время только из-за любовного свидания. Это предположение высказал Сирил Рэтбоун, журналист для колонок светской хроники в лос-анджелесском журнале «Малхоллэнд», который оказался в Париже в то же время. Он немедленно послал вырезки из этих газет своему старому другу Гектору Парадизо в Лос-Анджелес.