Строки, обагренные кровью - [57]

Теперь не лирические стихи — военные корреспонденции, лаконичные и взволнованные, насыщенные отзвуками боя, стал присылать он в редакцию.

На Дунае Апошанский получил боевое крещение.

Потом сражающаяся Одесса, Севастополь, до которого вскоре докатился огненный вал фронта. И здесь он с теми, кто на переднем крае обороны сдерживал яростные атаки фашистов, кто насмерть стоял на защите любимого города.

В редакции Апошанский появлялся лишь для того, чтобы сдать очередной материал, и снова направлялся туда, где, не утихая, гремели бои.

Его хорошо знали бойцы морской пехоты и приморцы, моряки кораблей, прорывавшихся сквозь вражескую блокаду в осажденный Севастополь. В бушлате, опоясанном пулеметными лентами, с пистолетом и гранатами за поясом, он меньше всего походил на корреспондента. Его приходу всегда были рады: жизнерадостный, находчивый и остроумный, Владимир Апошанский умел веселой шуткой, интересным рассказом или песней поднять настроение людей. А когда начинался бой, Апошанский вместе с бойцами отбивал атаки гитлеровцев, в числе первых бросался в яростные контратаки, увлекая за собой бойцов. Он писал о замечательных героях-севастопольцах и сам был таким же.

До последних дней обороны Севастополя в редакцию шли написанные здесь же, в окопах, короткие, дышащие боем корреспонденции. Его информации, заметки, очерки, часто появлявшиеся во флотской печати, привлекали внимание черноморцев. Да и невозможно было пройти мимо них — страстных, взволнованных.

Нелегко приходилось добывать материал для газеты. В очерке «Имена героев» Владимир Апошанский рассказывает об одном из обычных эпизодов своей фронтовой жизни.

…Глубокая ночь плыла над севастопольскими холмами. Вместе с попутчиком — капитаном он быстро шел по разбитому снарядами полотну железной дороги.

Внезапно послышался злой свист немецкого снаряда. И тут же взрыв прижал их к земле.

Это был очередной артиллерийский налет. Десять, пятнадцать минут, полчаса… Огненный шквал не стихал. Разрывы то и дело сотрясали воздух, но ждать было некогда, и они побежали, не разбирая дороги, не обращая внимания на препятствия, стараясь лишь уловить момент взрыва, чтобы вовремя броситься на землю.

Бежали долго. Не хватало воздуха, начали отказывать ноги. Казалось, покидают последние силы.

— Ну, добрались, — наконец произнес капитан и словно сквозь землю провалился. Командный пункт части помещался под железнодорожным виадуком. Корреспондент вынул коробку спичек.

— Вы с ума сошли! — зло произнес кто-то. — Немцы находятся всего в ста метрах!.. Выйдем на воздух, я расскажу вам все, что вас интересует о бронебойщиках.

Это был младший политрук Колосов, душа роты бронебойщиков и хороший рассказчик. Под свист пролетавших над головой снарядов он рассказал о жарких боях, о мужестве бронебойщиков, которые подпускали фашистские танки на близкое расстояние и били по ним без промаха.

— Фамилии? — спросил корреспондент и ощупью раскрыл планшет.

Но как же в этом чернильном мраке записать фамилии? Бывало, что он записывал в свою тетрадь при свете костра, при трепетном пламени спички, но так, как сейчас, на ощупь, писать ему еще не приходилось. А записать фамилии героев-бронебойщиков надо было обязательно. О них должны знать Севастополь, флот, вся наша страна.

Корреспондент вспомнил, что в детстве любил писать с закрытыми глазами. Получалось косо и криво, но все же написанное можно было разобрать. Он раскрыл посередине тетрадь и, нажимая на карандаш, крупно, через всю страницу вывел продиктованные фамилии, переспрашивая у политрука каждую сомнительную букву.

Поблагодарив Колосова и попрощавшись, он отправился в обратный путь.

И снова взрывы снарядов на пути, оглушительный грохот боя, вой авиабомб. Близким разрывом его бросило на землю, оглушило.

Наконец, корреспондент добрался до редакции. Он бережно вынул из планшета тетрадь, развернул ее и… побледнел. На густо исписанном листе походной тетради, причудливо переплетаясь с уже написанным ранее, кривились какие-то непонятные знаки, в которых совершенно невозможно было разобрать фамилии славных героев-бронебойщиков.

Корреспондент подошел к сидевшему у телефона дежурному краснофлотцу.

— Когда отваливает катер?

— Через десять минут.

— Тогда доложите. Я снова пойду на Северную…

Он опустился на стул возле стола дежурного, уронил голову на руки и сразу же забылся тяжелым сном…

Писал Апошанский только о том, что видел сам, что пережил вместе с бойцами и командирами. Не раз высаживался с десантниками, ходил в тыл противника с разведчиками.

Бывший заместитель начальника разведотдела штаба флота С. Л. Ермаш вспоминает:

— Очень трудными и опасными были рейды наших разведчиков во вражеский тыл. И мы поначалу не соглашались брать Апошанского, хотя и знали, что он хороший и смелый человек. Тогда Владимир принес письмо члена Военного совета флота Н. М. Кулакова, в котором предписывалось мне «оказывать всяческое содействие корреспонденту «Красного черноморца» капитан-лейтенанту Апошанскому В. М.».

Действовал Апошанский, как и положено разведчику, смело, решительно, находчиво.

Один из примеров. В январе 1942 года с группой моряков-разведчиков он высадился в районе Судака. Гитлеровцам удалось обнаружить храбрецов. Произошла короткая, но ожесточенная схватка. Боевое задание разведгруппа выполнила успешно.