Строки, имена, судьбы... - [39]
Карикатура на Куприна (Журнал "Петербургский листок", 1908)
Увы, большинство фотографий и писем Куприна пропали во время одного из бесчисленных моих переездов с места на место. Утрата невосполнимая. К сожалению, вместе с ними пропал и рецепт пользовавшегося большим спросом "Пластыря Ната". Сейчас, наверно, уже никто не помнит это чудодейственное лекарство, созданное моим дедом — известным врачом. Он был полуголландец, полуиспанец. Пластырь как рукой снимал любые абсцессы.
Но вернемся к Куприным. Приехав в Житомир, они сначала остановились у нас, а затем сняли квартиру. Окна дядиного кабинета выходили в тенистый сад. Поэтому в нем всегда стояла зеленая, прохладная тень. Обстановка была небогатой — письменный стол, кресло, диван, столик для газет и много, много книг.
Дядя Саша был заядлым огородником и садоводом. Считал, что это его второе призвание. В саду у него был розариум и небольшой парничок. Почему-то вдруг решил разводить артишоки. Бывало, ходит между грядками и мурлычет песенку. В ней всего одна строчка: "Артишоки, артишоки не растут у меня в кармане".
С моей тогдашней точки зрения, а было мне в то время всего лишь десять лет, Куприн вел какой-то странный, прямо загадочный образ жизни. Так, например, каждое утро он шел покупать газеты — дело, казалось бы, минутное, но нередко он пропадал на целые сутки. Получалось это так — не найдя газет в городе, он шел за ними на вокзал, по дороге обязательно встречал каких-нибудь, знакомых или вовсе даже не знакомых ему рыбаков и, не возвращаясь домой, отправлялся с ними на рыбалку. Если из дома внезапно исчезал и его любимый страшно хулиганистый и непоседливый, черный, как вакса, пудель Негодяй, то все уже знали — Куприн ушел на охоту.
На охоте Негодяй, восторженно лая, мчался далеко впереди и разгонял всех птиц, как бы предупреждая их о грозящей опасности. Возвращался Александр Иванович веселым, оживленным, часто не сделав ни одного выстрела, но зато с огромным запасом новых впечатлений.
— И на сей раз дело обошлось без кровопролития, — улыбаясь, сообщал он нам.
Однажды летом он неожиданно исчез. Прошло несколько дней. В доме начался переполох. Как сейчас помню — мы сидим на веранде: вдруг возле калитки словно из-под земли вырастают три зловещие, совершенно невообразимые фигуры, лица у всех черные, заросшие щетиной, все обвешаны патронташами, ножами, за плечами ружья.
Мне стало очень страшно. Не разбойники ли пришли убивать и грабить нас?
Двое незнакомцев — тощие, третий же — низенький, круглый, как шар.
— Зина! — весело кричит похожий на шар разбойник. — Не узнаешь? Да ведь это же я!
— Боже мой, Саша, откуда ты? На кого ты похож! Мы все так волнуемся!
Дядя Саша сказал, что дома будет ровно через полчаса и, не переодеваясь, отправился со своими спутниками в ресторан. Летняя площадка ресторана с обвитыми диким виноградом ажурными беседками и с эстрадой, на которой выступал румынский хор, была видна с террасы нашего дома.
Что же будет дальше?
Сначала охотники, усевшись за столик и, видимо, не успев вдоволь наговориться за неделю бродяжничества, долго беседовали, пили пиво. Затем Куприн поднялся на эстраду и начал дирижировать хором. Раздались громкие аплодисменты.
Вечером дядя Саша рассказал нам о своих приключениях. Как и следовало ожидать, виной всему оказались все те же злополучные газеты. Проходя в тот день по базару, он увидел двух незнакомых охотников. Разговорились. Они пригласили его с собой. Один из них даже сбегал за ружьем. Ночевали в лесу, на сеновалах, в избушке лесника, угодили в болото, по грудь в воде переходили речку…
Вот такой необыкновенно могучей, неутомимой была купринская натура. Всего себя он радостно распахивал жизни, людям. Обладал изумительным талантом любить все и всех.
Запомнился мне еще один эпизод. В доме тишина, все стараются не шуметь — Куприн работает. Я сижу на диване в дядином кабинете, не спускаю с него глаз. Он пишет, зачеркивает, ходит по комнате, глядит, задумавшись, в окно, уходит ненадолго в сад, возвращается, садится за стол, снова что-то пишет.
— Сонюшка, принеси-ка мне, голубушка, сельтерской водички.
Я очень хочу помочь ему. Из разговоров старших я знаю, что он сейчас пишет большой роман о несчастных женщинах. Я приношу холодную, запотевшую бутылку. На мою голову ложится большая, тяжелая, теплая, какая-то очень уютная ладонь. Мне хорошо…
В четырнадцатом году наша семья переехала в Киев. Я поступила в гимназию. Больше Куприна я не видела. Но связь с ним не прервалась.
Вдали от родины Куприну жилось тяжело. Да и вообще звучало это абсурдно — Куприн за рубежом. Он смертельно тосковал по России, томился, мучался. К Парижу так и не смог привыкнуть. Сейчас я вам дам одно из его писем.
"Нет, милая моя племянница Соня, если уж говорить о том Париже, который тебе рисуется и представляется, то я его ненавижу. Эти тысячи автомобилей — ревучих, вонючих, лезущих друг на друга, эти звенящие автобусы и трамваи, эти толпы, наполняющие, кал сардинки жестянку, вагоны подземной дороги, эти груды зловонного человеческого мяса, прущего в давке и тесноте по тротуарам, это мигающие электрические вывески, слепящие глаза до боли, это восковые манекены, отвратительно жеманящиеся в магазинных витринах… К чертовой матери — с…
