Строки, добытые в боях - [42]

В то,

чему перед боем

Верить

Необходимо.

1942

В вагоне

Как странно все-таки: вагон.

Билет. Звонок. Вокзал. Домой.

И свет и гром со всех сторон.

Колеса бьются подо мной.

Шестнадцать месяцев копил

Я недоверие к тому,

Что кто-то жил, работал, был,

Болел и спал в своем дому.

Шестнадцать месяцев подряд

Окопом все казалось мне.

В вагоне громко говорят

О керосине и вине.

А у меня всего три дня.

Я вслушиваюсь в их слова.

Вздыхают, горестно кляня

Дороговизну на дрова.

А мне ведь дорог каждый час.

Жилет раскинув меховой,

Я по вагону напоказ

Прошел походкой фронтовой.

Я был во всей своей красе

(Блестит на левой стороне!).

— Оттуда? — спрашивают все. —

Да, тяжело вам на войне… —

Шел, улыбался и кивал,

Молодцеватый и прямой.

— В боях бывали?

— Да, бывал.

— Куда же едете?

— Домой!

— Из госпиталя? На, сынок… —

Беру, жую мякинный кус.

— Кури. —

Глотаю я дымок,

Соломой отдает на вкус.

— Ложись, устал…

Мы ничего,

Мы тут пристроимся в углу.

У вас там трудно с ночевой,

Мы перебьемся. Мы в тылу.

— Ложись и спи…

— Слаба кирза,

Как они там зимой, в бою! —

Прикрыла женщина глаза,

Упрятав ноги под скамью.

— Спи… —

А колеса все галдят.

— Спи.

— Все живем одной бедой.

— Спит. Исхудал-то как солдат… —

А был я просто молодой.

1942

«……Меня оперировала женщина» (Г. Бакланов)

…Меня оперировала женщина. Военврач. Она вошла в операционную палатку завязанная: у нее болели зубы. Она даже стонала, когда вырезала у меня из спины осколок. Он, как нарочно, засел глубже, чем проникла анестезия. Возможно, надо было сделать еще укол, но военврач сказала, что видит его, и продолжала резать.

Мне тогда было двадцать лет, я был офицер, и в детстве читал «Овод». Я лежал лицом вниз, изо всех сил сжав зубы, и медсестра, годившаяся мне в младшие сестренки, гладила меня по голове. После она принесла мне кружку вишневого компота. Словно знала, что я люблю больше всего…

(Из воспоминаний Г. Бакланова)

Сталинградский театр

Здесь львы стояли у крыльца

Лет сто

Без перемен,

Как вдруг

   кирпичная пыльца,

Отбитая дождем свинца,

Завьюжила у стен.

В фойе театра шел бой,

Упал левый лев,

А правый заслонил собой

Дверей высокий зев.

По ложам

   лежа

     немец бил

И слушал долгий звон;

Вмерзая в ледяной настил,

Лежать остался он.

На сцену —

   за колосники,

Со сцены —

   в первый ряд,

Прицеливаясь с руки,

Двинулся наш отряд,

К суфлерской будке старшина

Припал. И бил во тьму,

И

   история сама

Суфлировала ему.

Огнем поддерживая нас,

В боку зажимая боль,

Он без позы и без прикрас

Сыграл великую роль.

Я вспомнил об этом,

взглянув вчера

На театр в коробке лесов.

Фанерную дверь его по вечерам

Сторож берет на засов.

Строители утром идут сюда,

Чтобы весной

Театр засиял, как никогда,

Красками и новизной.

Я шел и шел

   и думал о тех,

Кому на сцене жить.

Какую правду и в слезы

   и в смех

Должны они вложить.

Какие волнения им нужны,

Какие нужны слова,

Чтоб после подвига старшины

Искусству вернуть права.

Сталинград — Москва

1946

«…Кульминация боев 17 октября…» (В. Гроссман)

…Кульминация боев 17 октября.

17-18-19-го бомбили день и ночь. Кроме того, «ванюши», артиллерия и немцы пошли в наступление двумя полками.

Сразу же танки — тяжелые и средние, — за ними пехота. Наступление началось в пять утра. В течение целого дня бой. На правом фланге был заслон учебного батальона и отдельная рота. С фланга они прорвались, отрезали полки от командиров.

Полки, сидя в домах, вели бои в домах до двух-трех суток, а командиры приняли бой — тоже дрались. Танкист камнями отбивался от немцев, когда не было боеприпасов. Командир седьмой роты с двенадцатью людьми в овраге уложил роту немцев и ночью вышел. Занимаем дом, нас двадцать человек; гранатный бой, бой за этаж, бой за ступеньки, за коридоры, за метры комнат (вершки как версты, человек — полк, каждый себе штаб, связь, огонь)…

23-24-го бои пошли на заводе. Цеха горели, железные дороги, шоссе, зеленые насаждения. Бойцы сидели в первом, третьем, пятнадцатом цехах, сидели в туннелях, трубах, ходили на разведку, бой шел в трубе.

В КП на заводе Кушнарев, начштаба Дятленко сидели в трубе. С шестью автоматчиками имели два ящика гранат. Отбились.

Немцы ввели танки на завод, цехи переходили из рук в руки по нескольку раз, танки их разрушили прямой наводкой. Авиация бомбила и день и ночь…

(Из сталинградских записных книжек В. Гроссмана)

Поле боя

Пахать пора!

   Вчера весенний ливень

Прошелся по распахнутой земле.

Землей зеленой пахнет в блиндаже.

А мы сидим — и локти на столе,

И гром над головами,

   визг тоскливый.

Атаки ждем.

   Пахать пора уже!

Глянь в стереотрубу на это поле —

Сквозь дымку испарений, вон туда,

Там стонет чернозем, шипит от боли,

Там ползают противники труда.

Их привели отнять у нас свободу

И поле, где пахали мы с утра,

И зелень,

   землю,

     наши хлеб и воду.

— Готов, товарищ?

— Эх, пахать пора!..

Постой,

Как раз команда: «Выходи!»

Зовут, пошли!

   Окопы опустели.

Уже передают сигнал: пора!

— Пора! Пора! —

   Волнение в груди.

Рассыпались по полю, полетели,

И губы шепчут:

   «Сгинет немчура».

Ползти…

   На поле плуг забытый…

   Друга

Перевязать

   и положить у плуга.

Свист пуль перескочить,

   упасть на грудь…

Опять вперед —

   все полем тем бескрайным

И пулемет, как плуг, держать —

   и в путь,

Туда,