Строки, добытые в боях - [34]

Даже тополь был воткнут в осеннюю синь,

как стрела,

а упрямая радуга

луком натянута в небе!

Мы со свистом

и с гиком врубались в кусты у реки.

И клинки находили,

в крапиве бродя по колени.

И за мудрой махоркой

в беседах своих старики

от рожденья военным

считали мое поколенье.

Сорок первый войдет еще

в наши тревожные сны.

Боль и горечь узнал ты

в далеком году

   невоспетом.

Но, рожденные в битвах,

мы были для битв рождены.

Ты в Берлине!

И, значит,

судьба поколения в этом!

Май, 1945

Михаил Львов

Михаил Давыдович Львов родился в 1917 году в селе Наисбаш, в Башкирии, в семье сельского учителя. Писать стихи начал во время учебы в Миасском педагогическом техникуме. После окончания техникума работал в школе, многотиражке, радиокомитете. Начал заочно учиться в Литературном институте имени Горького, в 1939 году перешел на очное отделение. В начале войны Львов работает на военных стройках Урала. В 1944–1945 годах — солдат Уральского добровольческого танкового корпуса. Награжден орденом Отечественной войны II степени. В автобиографии поэт пишет: «Угроза войны была ясна всем, кто… читал газеты или просто дышал воздухом эпохи. Этому было посвящено все, и многое этим было объяснено — для себя и для всех, многие наши трудности. Нас тогда жизнь не могла баловать. Не имела возможности, не имела права. Мы были дисциплинированны — внутренне и внешне — всем ходом строгой эпохи, нас вырастившей… Отечественная война… Ни одного дрогнувшего голоса… Поэзия стояла на страже великих ценностей, как часовой несменяемый, и всё — и в жизни, и в стихах поколения — было освещено высоким пламенем времени трагического и героического. Это время определило и жизнь, и путь в жизни и в поэзии моих друзей — поэтов. И мой путь».

«Опять отъезд на фронт, и снова…»

Опять отъезд на фронт, и снова

Я рву бумаги и дела.

И снова в роскоши пуховой

Метель над городом бела.

Опять в окно гляди устало

И слушай вечную гармонь.

Опять горящие вокзалы,

И снова снег летит в огонь.

Еще не выписан нам отдых,

Бессмертным именем любви

Благослови меня на подвиг,

На мужество благослови.

1944

Степь

Березок тоненькая цепь

Вдали растаяла и стерлась.

Подкатывает к горлу степь, —

Попробуй убери от горла.

Летит машина в море, в хлеб.

Боец раскрыл в кабине дверцу,

И подступает к сердцу степь, —

Попробуй оторви от сердца.

1941

Волга

Набросив на плечи шинели,

Скрипучие качая нары,

В теплушке вечером мы пели —

Грузины, русские, татары.

И песни были долги, долги…

А в песнях девушки красивы,

И за окном открылась Волга,

Широкая, как путь России.

1941

У входа в Скалат

А. Б. Лозовскому

Полковник, помните Скалат,

Где «тигр» с обугленною кожей

И танк уральский, в пепле тоже,

Лоб в лоб уткнулись и стоят?

Полковник, помните, по трактам

Тогда и нас водил сквозь смерть

Такой же танковый характер —

Или прорваться, иль сгореть.

1944

Звездочету

Еще придут такие ночи —

Травой окопы зарастут, —

И, разбирая звездный почерк,

Забудут все, что было тут.

Поймет ли это, кто здесь не был,

А нам, встававшим в полный рост,

Земля была дороже неба

И сухари нужнее звезд.

1945

«Чтоб стать мужчиной — мало им родиться…»

Чтоб стать мужчиной — мало им родиться,

Как стать железом — мало быть рудой:

Ты должен переплавиться. Разбиться.

И, как руда, пожертвовать собой.

Готовность к смерти — тоже ведь оружье.

И ты его однажды примени.

Мужчины умирают, если нужно,

И потому живут в веках они.

1941–1943

Высота

М. Г. Фомичеву

Комбату приказали в этот день

Взять высоту и к сопкам пристреляться.

Он может умереть на высоте,

Но раньше должен на нее подняться,

И высота была взята,

И знают уцелевшие солдаты —

У каждого есть в жизни высота,

Которую он должен взять когда-то.

И если по дороге мы умрем,

Своею смертью разрывая доты, —

То пусть нас похоронят на высотах,

Которые мы все-таки берем.

1944

«…Фотокорреспондент Толя Григорьев…» (Б. Галанов)

…Фотокорреспондент Толя Григорьев снимает пулеметный расчет, в упор скосивший целую роту автоматчиков. Он суетится, неутомимо щелкает затвором — забегает то сбоку, то сзади, то вдруг бросится на землю и нацелится спереди, в упор. Но съемки, по-видимому, не задаются. Все выглядит как-то буднично, негероично.

— Переживайте… — молит Толя пулеметчиков. — Изображайте, волнуйтесь. Немцы от вас в пятидесяти метрах… В пятнадцати… Представляете, в пятнадцати… Измените свой вид.

— А у нас вид не менялся, — флегматично цедит сквозь зубы сержант-украинец. — И когда немец был еще в четырехстах метрах, и когда на пятнадцать подошел. В нашем деле волноваться не приходится. У нас главное, чтобы спокойствие…

(Из фронтовых записей Б. Галанова)

«..Как завороженный стоял я перед домом…» (Д. Драгунский)

…Как завороженный стоял я перед домом, только что очищенным от гитлеровцев. Взгляд прилип к надписи. Я тогда не знал, что в Берлине насчитывается десяток улиц, носящих имя Вильгельма Первого и Второго, и мне казалось, что это именно та самая улица…

Когда я учился в Военной академии имени Фрунзе, немецкий язык в нашей группе преподавала Майя Михайловна Забелина… Как-то на одном из очередных занятий Майя Михайловна неожиданно вручила каждому из нас зачетную работу… На листе бумаги аккуратно были написаны десять вопросов на русском языке. На них надлежало ответить по-немецки… Через несколько дней состоялся разбор, и мне досталось больше всех.