Строители - [90]

— В чем дело? — спрашивает меня Костромин.

Едва переводя дыхание, отвечаю:

— Вот… вы просили срочно переговорить.

Я еще никогда не видел, чтобы человек так смеялся, с Костроминым был припадок. Когда он немного успокоился, то сказал:

— Какой вы еще ребенок, Виктор Константинович! Вы знаете, что значит эта резолюция?.. Эх, зелены вы! Резолюция означает: «Я не знаю, что тут писать, пусть письмо полежит, посмотрим».

Широкое распространение получила очень туманная резолюция: «К сведению». Она переводится примерно так: «Вы уж придумайте, Петр Петрович, сами, куда сунуть эту бумагу». Было еще много других резолюций-шифров.

Но примерно половина всей приходящей почты требовала немедленного ответа. Тут писалась обычная резолюция (не шифрованная!): «Прошу подготовить ответ». И ходила многострадальная бумага с такой резолюцией из рук в руки по трудному, тернистому пути.

Сегодня мне отчаянно везло. Все же из двухсот пятидесяти рабочих дней в году даже у строителей один бывает счастливым. В самом деле: с утра сдали гостиницу, потом — предложение института, превращающее нашу кустарную диспетчерскую в действительно современную ячейку управления производством, и вот наконец…

Я вызвал секретаря.

— Пожалуйста, возьмите… — и вдруг осекся. — Что это с вами, Неонелина? — Я так удивился, что с первого захода произнес ее имя.

Секретарша поснимала с себя все украшения: огромную бляху на солидной цепи, многоэтажные серьги с малиновым звоном, кольца с огромными камнями. Вместо голубых бархатных брюк и камзола на ней было обыкновенное гладкое платье.

— Нина, — поправила она меня.

— Как это — Нина! — вскричал я. — Уже сколько времени я изучаю имя «Неонелина», и теперь, когда я его с таким трудом освоил, вы вдруг подсовываете мне «Нину». Не выйдет!

— Виктор Константинович, вы как-то выразили желание, чтобы я научилась стенографии…

— Да вы что — доконать меня хотите?!

Она улыбнулась: ей все же удалось удивить меня.

— Попробуем написать ответы на письма, Виктор Константинович. — Она села за маленький столик, положив перед собой тетрадку.

Из кучи бумаг, требующих ответа, я взял первую. На письме стояла моя резолюция: «т. Мякишев, прошу срочно дать ответ».

— В управление… Пишите, Неонелина!

— Нина…

— Фу, черт!

За двадцать минут она записала ответы на двадцать писем, за сорок минут их отпечатала и принесла на подпись. Через час ответы были в конвертах.

…Если кто-нибудь заболел страшной болезнью «боязнь бумаг», вспомните о стенографии!

Была середина дня, около двух часов, солнце просто расплылось по всему небу. Оно расплавило асфальт так, что на нем печатались следы прохожих; река не давала прохлады, а казалась просто пластмассовой лентой, по которой не плыли, а скользили широкие экскурсионные посудины; оно залило нестерпимым светом стеклянные стены новых домов, столь модные сейчас, потому что они якобы раскрывают дома и делают улицы шире и богаче (даже метростроевцы, сидя глубоко под землей, поддались этой моде и повсеместно заменяют чудесные дубовые двери капканами из алюминия и стекла); оно, солнце, со всем своим душевным пылом жарило все живое; большие сизые голуби не прогуливались по карнизу, а сидели неподвижно, широко раскрыв клювы; только люди все так же наполняли горящие улицы, душные магазины, выстраивались длиннейшими очередями к малиновым газировкам.

— Мне можно? — спросил Моргунов, широко распахнув дверь.

— Конечно, Иван Митрофанович! — Я встал и вышел из-за стола.

Моргунов только вернулся из отпуска. Я искренне обрадовался ему. Он заметил мою радость:

— Пришел к тебе ругаться, да вот пропала охота. Давно не виделись. Между прочим, как тебя сейчас называть?

— По-старому, Иван Митрофанович.

— Нет, по-старому не годится, не положено. Буду переходить на имя-отчество и «вы». Только на перестройку прошу месячишко, не возражаешь?

— Можно по-старому.

Он покачал головой, пристально посмотрел на меня:

— А ты как-то переменился. Повзрослел, что ли. Так что, если б даже хотел называть тебя по имени, не смог… Вот у меня какое к тебе, Виктор Константинович, дело. Просьба, вернее, — нужны срочно два башенных крана. Мои чудаки забыли заказать, а механик треста все краны распределил уже. — Моргунов снова пристально посмотрел на меня: — Поможешь?

— Конечно.

— Откуда возьмешь?

— В главке.

— Хорошо… Еще одна просьба. Я в больницу ложусь, на операцию… посмотри за СУ, на Морозова надежда небольшая.

— Будет сделано, Иван Митрофанович. Что у вас?

Он тяжело встал и подошел к окну.

— Придешь в больницу? — сказал он глухо.

Я встал рядом с ним.

— Обязательно, Иван Митрофанович.

— И если что… у меня, — ты знаешь, наверное, — семьи нет.

— Не будем об этом говорить. Все кончится хорошо.

— Это ни к чему, — сказал он строго, — разговор мужской.

— Я приду в больницу, все неукоснительно выполню.

— Ну, вот и хорошо… — Он провел рукой по волосам. — У тебя что? Мне секретарь сказала, что ты меня спрашивал.

— Да так, Иван Митрофанович, не хочу вас сейчас беспокоить.

— Юлишь, парень!

— После операции…

— Говори! — приказал он.

— Вы не станете возражать, если мы назначим Анатолия начальником Управления обеспечения?

— А он как?