Строители - [47]
Один раз, когда я неосторожно заикнулся о недостатках в снабжении, Митрошин вскочил. Маленький, крепкий, он с силой ударил своей книгой по столу.
— И вы… и вы, — задыхаясь, закричал он.
Даже Моргунов опешил, но после небольшой паузы строго и веско произнес:
— Чего кричишь? Он прав, в Москве все есть, нет только расторопности у снабженцев.
Митрошин в сердцах откинул книжку:
— Очень это несправедливо…
— Молчи, — оборвал его Моргунов. — Человека, — он показал на меня толстым волосатым пальцем, — человека назначают главным инженером треста. Он отказывается, не хочет бросать коллектив… в том числе тебя, Митрошин. А ты кричишь на него.
На миг стало тихо. Все смотрели на меня. Митрошин медленно собирал свои книги.
— Чудак, — вдруг громко сказал прораб Анатолий.
— Ну-ну! — погрозил ему Моргунов.
Потом оперативка снова пошла своим ходом.
Я молчал и думал, что вот завтра утром снова придется ловчить, добиваться, чтобы Моргунов отменил некоторые свои распоряжения, часть которых невыполнима, а другая часть, с моей точки зрения, вредна. Ох уж эта должность главноинженерская! Тут мало знать, любить свое дело, уметь… и прочая, и прочая. Нужно еще быть дипломатом. Ибо в большинстве случаев нет на стройке ни начальников, ни главных инженеров; они выполняют одну и ту же работу, с той лишь разницей, что у начальника все права, а у главного инженера — одни обязанности.
Оперативка закончилась.
Когда все вышли, Моргунов укоризненно спросил:
— Чего ты все время молчал?
— Не хотел спорить, но кое-что придется…
— И не думай, — прохрипел Моргунов. — Ничего не отменю.
— Утро вечера мудренее.
— Я говорю, не думай! — Моргунов начал вскипать.
Зазвонил телефон. Моргунов несколько минут слушал, прижав телефонную трубку к большому волосатому уху, потом сказал:
— Он отказывается… А вот так… Это вам показалось, товарищ Левшин. Не хочет он от нас уходить… Пожалуйста. — Он протянул мне трубку.
Жалко, что приходится разговаривать с Левшиным по телефону, с каким удовольствием я бы посмотрел сейчас на него.
— Это вы? — недовольно спросил Левшин.
— Я.
— Что это вы выдумываете? Фокусы строите. Ведь вы же не возражали в беседе со мной?
— Я с вами не беседовал.
— Как это не беседовали?
— А так, — холодно отрезал я. — Вы говорили за себя и за меня и приказали идти думать.
Он что-то хотел добавить, но я перебил его:
— Может быть, разрешите хотя бы по телефону высказать свое мнение? — Я наслаждался своей твердостью и холодностью. Моргунов играл карандашом, он внимательно слушал разговор. — Так вот, я хотел тогда сразу согласиться с вами: ваши замечания о моей молодости, легкости и прочее — совершенно справедливы.
Левшин кашлянул в трубку.
— Я отказываюсь от вашего предложения.
— Так… хорошо… — медленно произнес он. — Хорошо… Вы, наверное, просто ничего не поняли… Подумайте.
— Мне нечего думать, — начал было я, желая продолжить столь приятный для меня разговор, но в трубке послышались частые гудки.
— Что он ответил? — заинтересованно спросил Моргунов.
— Повесил трубку.
Моргунов рассмеялся:
— Ты, кажется, малость перегнул, парень. — Он встал. — Пойдем.
Мы вышли на площадку.
Обыкновенно, когда пишут о стройке, немедленно начинают гудеть экскаваторы и бульдозеры, непрерывным потоком мчатся груженые машины, башенные краны куда-то к солнцу (а вечером к луне) легко подымают «будто невесомые тяжелые панели»…
Это все так, честное слово. Но авторы порой забывают, что на стройке наступает время, когда уходят экскаваторы и бульдозеры, демонтируются краны и начинается отделка здания. (Об этом, к сожалению, часто забывают и строители.) И тогда на площадке тихо.
— Куда подевались монтеры? — недовольно спросил Моргунов.
И вдруг, словно по его приказу, на крышах домов, на мачтах зажглись прожекторы. Они осветили площадку, где только недавно шел монтаж: подкрановые пути, брошенные башенными кранами; несколько сиротливых штабелей плит, ошибочно завезенных на площадку; две большие кучи строительного мусора, которые бульдозер собрал как раз под плакатом: «Не забудь, строительный мусор — это бывшие материалы»; металлические ящики для раствора, еще по-зимнему утепленные войлоком и досками, и плакаты, призывающие срочно, немедленно, в аварийном порядке закончить монтаж… Плакаты уже, правда, снимали.
Мы подошли к корпусу. Тут Моргунов, надавав мне кучу заданий, начал прощаться:
— Смотри проверь внимательно. К праздникам, хоть кровь из носу, нужно сдать корпус, — строго сказал он. — А я поехал. Напрасно отказываешься от треста. — Он пожал мне руку и шутливо добавил: — Чем выше начальство, тем легче работать.
— Вижу.
— Но-но, смотри мне! — Моргунов резко повернулся и быстро зашагал к выходу.
Хотя было уже восемь часов, в прорабской еще сидели люди. Анатолий еще не остыл после оперативки, и на его худых, впалых щеках были красные пятна.
— Ну вот вам еще одна новость, — сердито сказал он, увидев меня. — На четырех этажах отделку уж закончили, поставили пластмассовые крышки… вор появился.
— Как вор? — удивился я.
— Вот так, — захрипел мастер Агафон Иванович. — Понимаете, ворует ежедневно пять крышек.
— Что же делать? — спросил я.:
— Я предлагаю, — солидно вставил практикант Владик, — снять отпечатки пальцев.
Лауреат премии ВЦСПС и Союза писателей СССР Лев Лондон известен читателю по книгам «Как стать главным инженером», «Трудные этажи», «Дом над тополями». В новом остросюжетном романе «Снег в июле» затрагиваются нравственные и общественные проблемы. Роман — своеобразное лирико-сатирическое повествование. Свободно и непринужденно, с чувством юмора автор раскрывает богатый внутренний мир своих героев — наших современников. В книгу включены также рассказы из жизни строителей.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».