Строители - [37]

Они выглядели довольно странно. Я должен был в рабочее время читать газеты, журналы, новые брошюры. И это называлось «работой».

Чирков познакомил меня с соседом Лобовым, внушительным мужчиной с лицом отставного трагика и пышной шевелюрой серых волос. Он попросил Лобова помогать мне на первых порах.

Лобов только кашлянул, не отрывая взгляда от газеты. Я удивился, почему он не ответил. Только через несколько дней я понял, что покашливание заменяет моему величественному соседу речь. А через неделю я уже настолько к нему привык, что смог расшифровать ответ Лобова при нашем знакомстве. «Странно, товарищ Чирков, что вы отрываете меня от чтения. У меня нет охоты возиться с новичком… Но, так и быть, помогу, ведь молодежь сейчас ничего не умеет делать», — так гласил его ответ.

В час дня раздался резкий звонок. Каля и Петр Семенович сразу перестали чертить. Они вытащили из плетеной корзины кастрюльки, баночки, тарелочки и, тихо переговариваясь, принялись за еду. Лобов тоже принялся величественно жевать огромный бутерброд.

От всей этой домовитости, от баночек, аккуратно закрытых калькой и перевязанных коричневым шнурком, от степенности и неторопливости работающих в этой комнате меня охватила тоска.

Долго тянулся первый, самый трудный день.

Назавтра я начал писать предложение по организации труда. Мне казалось, что это не трудно: написать о том, что плохо, — это может каждый строитель, и как должно быть — тоже всем известно. Вот претворить в жизнь — это посложнее. Я со злорадством представил себе Калю и Петра Семеновича с их баночками и кастрюльками в роли прорабов. Или моего сверстника Семена, болтливого и неторопливого, в роли главного инженера.

К концу дня я закончил записку, вынул одну из папок, вложил в нее листки. Она сразу приобрела солидный вид. Папку я небрежно положил на стол Алексею Романовичу.

— Что у вас? — недовольно спросил он, отрываясь от созерцания соседней крыши.

— Чирков просил, чтобы я показал вам эти предложения. — Я непринужденно сел на стул. — Вроде я тут все предусмотрел.

Он пробежал глазами несколько листков, закрыл папку, пододвинул ее мне.

— Ну как? — бодро спросил я.

— Детский лепет.

Я опешил:

— Что же нужно сделать?

— Работать. Вы совершенно не умеете формулировать свои мысли. Да, признаться, и особой глубины я в них не обнаружил. — Он впервые посмотрел на меня. — Мысли так, на уровне рядового прораба. — В черных глазах у него зажглись искорки: — Мы, производственники, — пуп земли, правда?.. Семен!

Семен быстро подошел к нам. Он уже собрался рассказать очередную историю, но осекся, как только Алексей Романович посмотрел на него.

— Семен, помоги товарищу. У него не получается.

…Целых две недели (за это время можно было возвести три этажа крупноблочного дома!) Семен подбирал материал. Когда дело подошло к составлению записки, он отложил в сторону мою папку, взял чистый лист бумаги и, старательно выводя буквы, начал писать.

Мне было неловко — до сих пор за меня никто не работал, и, чтобы сделать ему приятное, я начал расспрашивать его о поездках на стройки.

К моему удивлению, Семен отвечал нехотя и односложно, а один раз округлил глаза и сказал:

— Ладно, Виктор Константинович, это после. Давайте работать.

Хотя с моей точки зрения записку Семен составил очень хорошо, Алексей Романович снова остался недоволен.

— Оставьте, я исправлю, — коротко сказал он.

Я начал постигать стиль работы этого учреждения. Здесь писались указания для тысяч строителей. И работники отдела стремились достичь предельной точности и лаконичности стиля. Честное слово, это было умнейшее учреждение. Только поработав тут месяц, я понял, как создаются хорошие инструкции.

Но с каждым днем моя тоска по стройке усиливалась. Она переполняла меня так, что я испытывал почти физическую боль. Мне снились сны, фантастические своей реальностью: я работал на стройке, росли мои здания. Я посылал телефонограммы, проводил оперативки, критиковал, хвалил.

Просыпаясь утром, я придирчиво проверял свои сны — все было правильно, как наяву. А когда я во сне совершал ошибки, то потом весь день думал, как их исправить.

Мне снились производственные совещания. Выступает Гнат и кричит, что раз я инженер и получил диплом, то обязан сделать подъемник до тридцать четвертого этажа. Я пытаюсь ему объяснить, что нет еще таких подъемников, а строитель не может проектировать механизмы. И снова, как наяву, я думаю о страшной мести: помочь Гнату поступить в строительный институт, а когда Гнат его закончит, потребовать, чтобы он спроектировал какую-нибудь сложную машину.

Я вижу лица, они странно ярко освещены. Невозмутимое лицо Моргунова. По тому, как медленно он поглаживает черный ежик своих волос, я знаю, что ему выступление Гната приятно; сердитое, в красных пятнах лицо прораба Анатолия, вот сейчас с места он досадливо скажет:

«Ну зачем ты болтаешь, Гнат? При чем тут Виктор Константинович?»

«Как при чем? — громко, но уже не так уверенно произнесет Гнат. — Зачем же учат на инженеров и дипломы дают?»

«Глуп ты, Гнат, с твоими дипломами», — категорически заявит прораб Анатолий.

Гнат, снисходительно улыбаясь, вернется на свое место.