Строители - [28]

Как же мне ему ответить? Ну а что, если… ведь говорят, что шумливые люди не всегда самые смелые.

— Хорошо, Николай Митрофанович, пусть будет по-вашему, я прекращу пробу насоса. Но объяснять начальству, почему мы не вошли в график, будете вы.

Я не скажу, что был очень доволен собой: голос у меня от волнения противно дрожал, но эффект превзошел мои ожидания…

Моргунов недоуменно выпучил на меня глаза и вдруг громко рассмеялся:

— А ты, я вижу, не такой уж птенец, каким кажешься…

Лицо его вдруг стало простецким и даже добродушным, я подумал, что, наверное, Моргунов, пока его не испортила власть, был неплохим человеком. Потом ему вбили в голову или сам он это придумал, что сильная личность никогда не отступает от принятого решения… а кто не хочет быть сильным?!

— Нет, братец, ты брался, ты и отвечай. Осталось два дня. Я подожду. А чтоб ты не мог сказать, что тебе мешали, пожалуйста, играйся со своим насосом сколько угодно.

— Хорошо. — Я пошел к двери, весьма довольный: диверсия удалась.

— Постой! — Он поднялся со стула и, тяжело ступая, подошел ко мне. — Ты знаешь, чем это все для тебя пахнет? Тебя выгонят… но если ты бросишь заниматься фитюльками и будешь слушаться, я все возьму на себя.

— Невозможно, Николай Митрофанович, — как можно мягче сказал я. — Сколько ни поставь рабочих, все равно на этом доме без специальной техники не обойтись.

— Ну, смотри, я тебя предупредил… мальчишка! — Он толкнул дверь и раздраженно крикнул секретарше: — Морозова!

Стемнело. Высоко в небе зажглись звезды. Мосэнерго еще не установило счетчики звездного света. Наверное, — поэтому, в порядке компенсации, стоимость земного освещения весьма высока, и наш главный бухгалтер вчера долго меня пилил.

Я, как умел, отбивался и наконец заявил, что у каждого человека есть свои слабости. У меня они выражаются в любви к хорошему освещению площадки.

Слабая улыбка прошла по лицу моего собеседника.

— А не слишком ли дорого обходится ваша… слабость? — спросил он. И уже откровенно рассмеялся: — Ладно, жгите, только не разбрасывайте прожекторы по всей площадке… соединяйте их в большие группы, как на стадионе.

Мы выполнили рекомендацию главного бухгалтера, и сейчас строительная площадка освещена сильным ровным светом.

У новой установки для подачи бетона много людей, представителей, так сказать, разных ведомств. Бетонщики во главе с моим старым знакомым Гнатом, в недавнем прошлом главным лодырем нашего управления, а сейчас одним из лучших бригадиров; от монтажников — бригадир Галямов; тут и молодой прораб Аничкин. У него веснушчатое, невыразимой привлекательности лицо. Вот уже восемь лет он грызет гранит науки, сначала в школе рабочей молодежи, потом в техникуме, а теперь — в институте. Встречаясь со мной, он почему-то всегда смущенно улыбается, показывая полоску белых, ровных зубов (гранит, видно, не так уж крепок).

Мир науки и техники представлен изобретателем в неизменном плаще и нашим главным механиком, пожилым крепким человеком со столь замедленными движениями, что кажется, вот-вот он совсем замрет. Посмотришь на него, и хочется бежать к телефону, вызывать «скорую помощь» или, может быть, аварийку.

Насосу нездоровилось, он чихал, кашлял и, как всякий больной, капризничал.

— Черт бы его побрал, — возмущался Гнат. — Инженер! — заорал он, увидев меня. — Долго мы еще тут будем мучиться?

Я поздоровался. Изобретатель улыбаясь подержал мою руку и негромко, успокаивающе сказал:

— Все дело в воздухе. Гнат Александрович пока не научился регулировать его подачу.

Гната, наверное, впервые в жизни назвали по отчеству. От удивления он замолчал, но сразу опомнился и принялся длинно доказывать, что установка не может и не будет работать.

Изобретатель доброжелательно улыбнулся Гнату, потом снял плащ, рукава которого еще больше обтрепались, аккуратно повесил его на ограждение и полез в нутро компрессора.

Насос удовлетворенно и ритмично зачавкал.

— Э-го!.. — закричал кто-то сверху. — Э-го, пошел… бетон пошел! Давай людей на вибраторы. Гна-а-ат!

— Чего орешь! — сердито заорал Гнат. — Иди, Мишка, — сказал Гнат одному из бетонщиков. — Кио… фокусы-мокусы… Вот увидишь, инженер, уйдет изобретатель, снова все станет.

— Конечно, станет, — презрительно сказал Галямов. — Это, мой друг, не лопата, а механизм. Думать надо, а не шуметь без толку.

Гнат промолчал.

Мы поднялись на двадцатый этаж.

Наверху дул сильный ветер, было холодно и неуютно. В одном месте не было ограждений, Галямов подошел к самому краю и заглянул вниз.

— А это что? — удивленно сказал он, как бы приглашая нас последовать его примеру.

Но подойти к нему не решился никто.

— Чего же ты, Гнат? — сказал Галямов. — Такой внизу боевой, а тут… уж не боишься ли?

Гнат молчал, но только ли к нему обратился Галямов? Почему усмехаясь смотрит он на меня? Я пересилил себя и шагнул вперед. Тревожно манила и притягивала земля, мягко колыхались и мигали огни вечерней Москвы. Еще шаг…

— Назад! — вдруг резко скомандовал механик. Он схватил меня за руку и потянул к себе. — И ты уходи оттуда, — повелительно сказал он Галямову. — Слышал, герой? Технику безопасности нарушаешь.