Строители - [107]

— Зайдем, Виктор, к заказчику. — Беленький снова начал называть меня по имени.

На втором этаже, рядом с прорабской отделочников, на дверях висела табличка:

Заказчик

Жилищно-строительные кооперативы:

Молния-2

Монолит

Дружба-9

— «Монолит» все кричит, что, не примет корпус. Примут, как миленькие, — усмехнулся Беленький и толкнул дверь.

Триумвират заказчика собрался в полном составе. Председатель «Молнии-2», сидя за столом, по обыкновению трудился над трубкой, выколачивая остатки табака; у окна сидела очень худенькая «Дружба-9»; посередине комнаты, в кресле, задрав вверх бороду, расположился председатель «Монолита».

— Здравия желаю, товарищи председатели! — бодро прокричал Беленький. — Как она, жизнь? Была жеребьевка?

— Была, — ответил «Монолит».

— Пожалте номера квартир, товарищи председатели. Мы уж ваши квартирки под орех отделаем.

Председатель «Монолита» еще выше задрал бороду.

— Все равно не приму, — звучным, хорошо поставленным голосом заявил он. — Тут еще на три месяца работы.

— Что вы, что вы, Альфред Семенович! — трепеща веками, окрашенными в голубой цвет, воскликнула председательница «Дружбы-9». — Они, бедненькие строители, так потрудились! Столько хлопот! Столько хлопот! — Она жалостливо посмотрела на нас. — А номера квартир ни к чему, делайте всем одинаково.

Я вышел. Уже у ворот меня догнал Беленький.

— Дали они номера своих квартир, конечно. Пойдем к машине, я тебя подвезу.

Мы ехали молча. У треста Беленький остановил машину, усмехаясь сказал:

— А ты очень изменился, Виктор.

— Похудел? Поправился?

— Да нет, не в этом дело. Помнишь наш разговор в этой же машине? Тогда ты преподал мне урок… Тебя лупили со всех сторон, другой бы сдался или ушел, а ты принципиально гнул свою линию. Помнишь, я сказал тогда, что уважаю тебя. А сейчас…

— А сейчас?

— Понимаешь, ты как-то своим примером влиял на других… И люди рядом с тобой чище становились, лучше.

— Это что, объяснение в любви? — насмешливо спросил я.

Беленький надулся, но пересилил себя:

— Что с тобой случилось, Виктор? Мне кажется, ты изменил самому себе.

Мне всегда казалось, что Беленький играет какую-то роль, выдуманную им самим. Впервые я почувствовал в его словах искренность.

— А Костромин, он тоже стал чище? — спросил я.

— Ах, вон оно что! Понятно, только не слишком ли это дорогая цена, а, Виктор?

Я хлопнул дверцей машины:

— Все равно…

Беленький высунул голову из окошечка машины и сказал вслед:

— Если ты будешь так стучать, то придется тебе оплатить ремонт машины. Подожди!

Я остановился:

— Ну?

— Так что, посылать людей, как приказал Костромин?

— Вы же стали чище, как только что признались, — вот и решайте.

Беленький усмехнулся:

— Ух и язва ты стал! Сорвем квартал.

На двадцать четвертом было потруднее. Я еще не успел подойти к корпусу, как меня увидел Гнат.

— Инженер, — закричал он во всю глотку, — сюда иди, к нам! Что же…

Больше я ничего не услышал, рядом запустили компрессор. «Кручу-у-у… кручу-у-у», — начал повторять он, очевидно от удовольствия, что наконец заработал.

Гнат с перекрытия третьего этажа продолжал что-то кричать, широко открывая рот и энергично жестикулируя. Я постоял около компрессора несколько минут, что, по моим расчетам, должно было несколько умерить пыл Гната, и поднялся на перекрытие.

…Гнат никак не хотел учитывать разные психологические тонкости.

— Инженер, — кричал он, хотя я стоял рядом, — при чем тут Костромин? Он же твой заместитель.

— Понимаете, Гнат, — пробовал я объяснить. — Он действительно мой заместитель, но на период отпуска управляющего…

— Ничего не понимаю! Что-то ты чудишь, инженер! Ну, вот смотри: Степан мой заместитель, — он показал на своего кореша, который, улыбаясь, стоял рядом. — Чтобы он пошел против меня? Я б ему…

— Но представьте себе, Гнат, — старался втолковать я ему, — если б вдруг Степана назначили и.о. мастера, вы бы ему были подчинены? Верно?

— Степана мастером? Никогда не назначат… Степан, ты что, пойдешь работать мастером?

— Нет, нет, уж если мастером, то скорее тебя.

Я оставил всякие попытки что-либо втолковать Гнату.

— Никуда я отсюда не поеду, — все больше распаляясь, кричал Гнат. — Смотри, инженер, видишь? — он показал на плакат, наклеенный на фанеру. — Смотри! Сколько сейчас времени?

— Четырнадцать часов двенадцать минут, — покорно ответил я.

Гнат вытащил из кармана спецовки большие часы и снисходительно сказал:

— Спешат у тебя, инженер, часики, на полторы минуты. — Он поднял свои часы. — Видишь, два часа одиннадцать, по графику в это время должны доставить наружные панели. Смотри, — показал он на улицу. — Мчится как! А?.. Это же по твоему предложению перешли на монтаж с колес… Куда же ты меня переводишь? Не пойду!

Как это ни странно, наиболее откровенный разговор у меня состоялся с прорабом Кочергиным, хитрющим доморощенным дипломатом. Он сидел за столиком в своей маленькой прорабской и, надев очки, что-то подсчитывал на счетах.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, здравствуйте, Виктор Константинович, — он снял очки.

— Пойдемте на монтаж!

— Пойдем.

Строили крытый рынок. И, как всегда, его высокие, тонкие колонны вызвали у меня тревожное чувство. Нет, не потому, что я беспокоился за их прочность. Когда-то в институте я мечтал, что буду проектировать вот такие сложные конструкции… Главное — рассчитывать их. Это профессор Уманов привил нам любовь к расчетам. Он приходил в аудиторию и молча рисовал на доске сложнейшую раму, вызывал и требовал нарисовать эпюру моментов. У доски все краснели, тогда Уманов, улыбаясь, пояснял. Рама оказывалась просто несколько раз согнутой консолью.