Строгановы: история рода - [62]

Графиня Долли принадлежала к кругу самых близких друзей императорской семьи, о них она пишет особенно часто в своём дневнике.

«Внушительный облик императора, его красивая, благородная голова соответствовали и его душе; его, конечно же, нельзя было назвать заурядным явлением… Верхом на лошади он был великолепен. Когда он был немилостив, строгое выражение его лица заставляло окружающих содрогаться. В такие моменты он производил впечатление человека несгибаемой воли, какой она у него и была. Несмотря на свою величественную поступь, в разговоре он всегда необыкновенно любезен, и хотя он смотрит строго и серьёзно, у него приветливая и дружеская улыбка… В его присутствии не чувствуешь никакой скованности… Скромность и приветливость императорской четы не мешают им оставаться величественными. Их очаровательные дети всегда бежали с улыбками и любовью навстречу своим родителям: обаятельной матери и величественному отцу. Когда видишь их в семейном кругу, то начинаешь невольно восторгаться ими… поскольку, несмотря на фантастическое великолепие и напыщенность, которые их окружают, тем не менее очень трогательно наблюдать такое семейное счастье, так много простоты и симпатии в их любви и так много естественности в отношениях между родителями и детьми… Нельзя себе представить более восхитительной картины, чем эта семья, когда они собираются все вместе… Когда царица несколько выходит из себя, то замечаешь, что в ней гораздо больше чувствительности, чем можно было бы предположить. Но она была рождена для того, чтобы наслаждаться счастьем и радостью… Слишком много удовольствия действует охлаждающе… Она – живая радуга… Если бы я была поэтом, она послужила бы для меня вдохновением…»

Официальные посетители, которые приходили на приём к императрице, часто спотыкались о маленьких великих князей, которые в невероятном темпе скатывались с деревянной «русской горки», установленной в прихожей.

После дипломатического приёма, во время которого Долли была официально представлена царице, она заметила: «Нам обеим было нелегко оставаться всё это время серьёзными. Но как только церемония была закончена, вошёл царь, который ждал за дверью, и весь этикет был забыт…

Царица женственна настолько, как это только возможно, её нежному существу соответствует и её распорядок дня. Её семья настолько счастлива, её дети настолько симпатичны, её супруг так хорош и преисполнен любви… что она всё то, что является в жизни серьёзным или может послужить для императора поводом для забот и огорчений, воспринимает только как сквозь пелену… Проявлять силу характера было бы чрезмерной нагрузкой для такого неземного существа. Никаких сильных импульсов не исходило от неё по отношению к императору, кроме нежности… Она говорит о несчастье как о каком-то мифическом событии…

Царь взял меня с собой в одну из поездок. Мы ехали в одноконном экипаже, царь был очарователен и болтал с непринуждённостью и любезностью частного лица. В его присутствии никогда не ощущаешь скованности; пожалуй, только тогда, когда он делает строгое лицо, тебе становится немного не по себе…

С визитами царь обычно ездил в небольшой, открытой четырёхместной коляске; он ездил один, без сопровождения, если не считать бородатого кучера. Утверждали, что он, несмотря на свою любезную и дружелюбную манеру общения, которая позволяла собеседнику почти сразу же преодолеть своё смущение, не обладал ни мягкой предупредительностью своего брата, ни его располагающей к себе улыбкой.

…Он выше и плотнее, настоящий гигант, в котором соединены элегантность и красота. У него очень правильные черты лица… при серьёзном выражении которого его взгляд напоминает взгляд орла, если же он смеётся, появляется ощущение, что сквозь грозовые облака проглянуло солнце».

Несмотря на окружавшее его великолепие, царь вёл простую и строгую жизнь, однако он разделял любовь всех русских к роскошным и расточительным празднествам во дворце или в частных домах.

Ещё со времён правления Екатерины в Новый год двери Зимнего дворца были открыты для всех. От тридцати до сорока тысяч человек разного происхождения толпились в просторных комнатах и залах, по которым без какой-либо специальной охраны проходила императорская семья, члены которой беседовали с присутствующими, не соблюдая при этом формальностей, предписываемых этикетом.

Язвительный маркиз де Кюстин, которого никак нельзя было назвать беспристрастным, но который, однако, являлся острым наблюдателем, писал:

«Я был на Венском конгрессе, но я не могу припомнить ни одного собрания, которое могло бы сравниться с теми, что устраивались в Зимнем дворце, в том, что касается ценности украшений, нарядов, разнообразия мундиров и блеска всего мероприятия в целом».

Во время одного из таких празднеств царь заметил: «Подчинение, как хотели бы думать некоторые, может являться выражением однообразия… но нет другой такой страны, где было бы такое множество народностей, обычаев, вероисповеданий и мнений, как в России. Многослойность – скрытое явление, однообразие проявляется лишь на поверхности, единство обманчиво». Затем он указал на группу офицеров и добавил: «Первые два – русские, следующие три – поляки, многие другие – немцы, а те, там в стороне, сыновья киргизского хана, которых сюда прислали для обучения вместе с моими кадетами», и он указал на маленького, с раскосыми глазами, похожего на обезьяну человека в удивительном расшитом золотом бархатном одеянии.